Отказать Пигмалиону
Шрифт:
– Да, вы становитесь очень красивой, – улыбнулась Каринэ Давидовна, поймав внимательный взгляд своей ученицы, обращенный в зеркало, – старайтесь еще держать себя в руках по части диеты. Лишний вес – это бич певиц.
Аля лишнего веса не боялась – судя по всему, она пошла в мать – была очень худой, с удлиненными кистями и ступнями. Но если Елена Семеновна эти некоторые диспропорции неудачно выпячивала, то Аля как-то научилась подчеркивать их изящество. Оставалась только походка, на которую пеняла Каринэ Давидовна:
– Ты можешь себе представить Татьяну Ларину, которая косолапит?
С походкой Але было сложнее всего – она по-прежнему «тащила» ноги и косолапо ставила ступни.
Уклад жизни последних двух лет как нельзя лучше подходил Але, и была бы ее воля, она бы его не меняла. Внешне медлительная, молчаливая, полусонная, она к семнадцати годам превратилась в отлично образованную, с устоявшимися взглядами девушку. Книги, которые она читала, восполняли одиночество и отсутствие душевной близости с матерью. Але не хватало внешней энергии, но это было и неудивительно – проявиться ей не позволяла материнская властность и обстоятельства жизни. Аля, не по годам сердобольная и понятливая, боялась доставить ей лишние волнения. «Может, это уж и не так важно – делать, что захочется? Может, важнее уступить?» – казалось, думала она, почти не сопротивляясь властной матери. Но только внешне Аля казалась инертной – всей ее не по-детски сдержанной жизнью закалялся характер, а упорные занятия и привычка к умственной самостоятельности способствовали росту внутреннего напряжения, которое должно было проявиться в нужный момент.
Пока же обучение в школе подходило к концу, занятия в Доме творчества таким образом тоже прекращались. Привычная схема неизбежно разрушилась бы, но Аля старалась об этом не думать. Мать же все чаще и чаще заводила речь о будущем:
– Надо выбрать училище. Лучше педагогическое, что на Новослободской. И ездить удобно, и знакомая там есть.
Аля отмалчивалась, а Елена Семеновна это подмечала и язвительно добавляла:
– Ты мне глаза тут обиженные не делай – я не могу вечно тянуть этот воз, здоровье не то. Отучишься, пойдешь работать и пой сколько твоей душе угодно.
Эти разговоры продолжались очень долго, а однажды Аля приметила, что педагог Сергей Фомич как-то странно на нее смотрит. В конце одного из занятий Сергей Фомич взял Алю за руку – она почувствовала сухость его ладони, и произнес:
– Алечка, я завтра опять буду у вас в гостях. Вы же будете вечером?
Она неловко вынула свою ладонь:
– Мне еще надо к Каринэ Давидовне заглянуть, она мне ноты обещала достать.
Сергей Фомич улыбнулся:
– Я вас дождусь. Думаю, Елена Семеновна возражать не будет.
Аля после этого урока вспомнила о том, что любой бы другой девушке семнадцати годов бросилось в глаза сразу же. Она вспомнила, как ее преподаватель краснел и смущенно кашлял при встрече, как на уроках с заметным стеснением поправлял ее длинные пальцы, лежащие на клавишах, она вспомнила, что каждое невольное или необходимое прикосновение к ней приводило Сергея Фомича в суетливое беспокойство. А еще Аля вспомнила, что мать все чаще и чаще упоминала о нем в домашних разговорах:
– Ты посмотри на Сергея
Или:
– Очень интересный мужчина, интеллигентный, спокойный. Жаль, что одинокий. Нелегко ему. Аля, пойди достань из холодильника мясо, я котлеты сделаю. Он обещал зайти вечером.
Все это время она думала, что матери нравится этот сухопарый бесцветный человек. Она поэтому и старалась оставить их наедине. Но однажды Аля поняла, что Сергею Фомичу нравится именно она.
– Мама, я хочу перейти к другому преподавателю музыки. – Обращаясь к матери, Аля сама испугалась своей решительности.
– Мало ли что ты хочешь! – привычно ответила Елена Семеновна, а потом внимательно посмотрела на дочь. – Что за глупости за несколько месяцев до выпускных. А заниматься будешь с Сергеем Фомичом. Не выдумывай.
– Я бы не хотела.
– Это еще что за ерунда?
– Это не ерунда. Мне кажется, что я ему нравлюсь.
К удивлению Али, мать не засмеялась и не возмутилась.
– И хорошо. Человек он спокойный, с профессией. И мы его давно знаем. Он может стать для тебя хорошим мужем. Во всяком случае, лучше, чем этот молодняк, подгоняемый гормонами.
Мать впервые так разговаривала с дочерью.
– Мне не нужен молодняк… И Сергей Фомич твой тоже не нужен. Он старый. И мне не нравится. И замуж я не хочу! И вообще так не выходят замуж!
– Выходят, дорогая, еще как выходят! Так выходят замуж, когда у матери нет сил уже тащить тебя по жизни. На что ты будешь жить, если меня не станет? И вообще, как ты собираешься жить?!
Аля посмотрела на мать и увидела, как та постарела. И волосы седые, подобранные в какой-то валик, и одежда серая, бесформенная, и кухня, на которой они сидели, была по-старчески неуютная. Не кухня, а «место приема пищи». «Почему бы не повесить новые яркие занавески?» – невпопад подумала Аля, рассматривая два узких серых полотнища с редкими изображениями березовых стволов.
– Я тебе не Дюймовочка. Я не пойду замуж за этого сухого старика! – выпалила Аля, покидая кухню.
– Ну и дура, – прозвучало в ответ от удивленной Елены Семеновны, тщетно пытавшейся понять, при чем тут Дюймовочка. Она давным-давно забыла этот старый мультфильм, где практичная полевая мышь сватала милую девочку за старого крота.
К удивлению Али, этот разговор не возобновлялся, но Сергей Фомич продолжал исправно бывать в их доме. На занятиях девушка решительно пресекала все попытки задушевных разговоров и нечаянных прикосновений.
– Зря вы так, Алечка, – сказал как-то Сергей Фомич, ничуть не удивившись ее враждебности, – видимо, Елена Семеновна поведала ему о разговоре с дочерью, – совсем скоро вы станете взрослой, совсем взрослой. И я вам смогу сказать, что сейчас держу в тайне по ряду уважительных причин.
– Боюсь, я вам ответить не смогу, – сказала Аля серьезно и, увидев смущенно-огорченное лицо преподавателя, не испытала жалости, а лишь панику. Она совершенно не представляла, что можно противопоставить решению матери о будущей Алиной жизни.