Откровение А4. фильм в виде книги
Шрифт:
– И много ты заморозил? – между прочим спросил Семён.
– Тебе что, точно надо? – с готовностью уточнил заморозчик, доставая электронную записную книжку. Нажав несколько клавиш, он тихо порадовался, увидев текущее число креонированных по всем филиалам мира.
– Точно не обязательно. Плюс-минус тысячу, – пошутил Семён.
– В общем, их тут достаточное количество, – расплывчато ответил Еремей, не озвучив число.
– Это всё, по-моему, из Америки пошло? Любят они всякой ерундой заниматься… – поделился впечатлением Семён. – Мне нравится, как они в своих фильмах пепел умерших над морем развеивают, что-то в этом есть.
– Это самый дешёвый способ хоронить, у них там, – пояснил Еремей, указав пальцем вниз, вероятно подразумевая, что в Америке, исходя из шарообразности Земли, местные сейчас там, где он показал, ходят вверх ногами относительно нас.
– Что вообще об этом церковь думает? – спросил я, мне хотелось обсудить этот вопрос с Еремеем, интересная
– Ничего церковь не думает, она стоит себе, прихожан в себя принимает. А попы, они вообще не думают про веру и всё такое, они занимаются своими делами… Для них те, кто верит и к ним приходит, – это источник дохода. Это игра такая, они кадилом машут или крестятся не потому, что искренне верят… а для того, чтобы исполнить все эти правила и ритуалы, к которым приучили верующих. Искренности, самоотдачи я не видел никогда у попов. Играют. Актёры такие в ермолках.
– Цинично это всё звучит, тем более от тебя, – высказался Семён.
– Семён, запомни, цинизм – это первая ступень к разуму. Побольше бы таких циников, как я… В принципе, смысл религии исчерпывается нравственностью. «Кадилом махать – не яму копать», так попы говорят. По идее ведь, чем более ты нравственен, тем более ты религиозен, или наоборот, я точно не помню. Все эти десять заповедей Моисея – не что иное, как основа и критерий нравственной жизни. На самом деле, Бог присутствует в Мире в нравственном деянии. Всякая мистика о сущности Бога разумным человеком должна быть отвергнута. Верят в Бога слабые, а религию создали сильные для слабых.
– А если сильный верит? – поставил я вопрос.
– Если сильный верит, значит, он слабый, а не сильный. Люди, если разобраться, все слабые, потому что верят. Любая идеология и организованная религия рассчитаны на людей со слабыми мозгами. Им нужно верить во что-то. Не важно в кого, в Бога или Дьявола, важно верить. Любой верующий верит в то, что его вариант бога есть, и он спасёт. Атеист верит в то, что Бога нет. Но, прошу заметить, и то и другое есть вера. И вообще, может быть, лично я и верю в Бога, но я не верю в то, что другие в него верят. А если и верят, то меня интересует: а – в какого, бэ – как, и цэ – где он? Этот Газали, комментируя Хадис, правильно сказал: «Тот, кто умирает, зная, что нет бога, кроме Бога, вступает в рай», у него речь идёт не о тех, кто верит, и не о тех, кто провозглашает, а о тех, кто знает. Они хотят видеть его и слышать… но не понимают, что человек ни физически, ни психологически не готов и не способен вынести безбрежную мощь истинного гласа господнего. Услышь это любой смертный – его разум закипел бы, а сердце бы взорвалось… Люди не готовы к тому, что придёт Бог. Вот сейчас зайдёт кто-нибудь и скажет: «Здрасьте, а я, типа, Бог и есть!» – мы же не поверим… никто не поверит. Может, ты, Семён, и есть Бог… или ты, А Четыре, имя у тебя подходящее и вид у тебя святой… Но все ждут какого-то свечения неземного от него или чудес исцеления… а может, ничего ждать не надо, а только благоговеть. Я тут недавно прикинул, случись мне увидеть Бога, я бы… наверное, первое, что я хочу у него спросить, это… нет, я бы ему сказал вот что… нет… я бы, пожалуй, просто, – Еремей задумался. – Да! Точно! Первое, что я сделаю, случись мне его увидеть, я дам ему в морду… если она у него есть… И ещё меня радует то, что Богу не дано насладиться смертью… Вообще, что такое это слово «Бог»? Я разбирался с этим… БОГ равняется БО и Г, где на древнеславянском языке БО – это «ботать» – «говорить», Г – это «Глава» или «Голова». Значит Бог – это «Ботающая Голова». Русский язык захирел, а новорусский слился со старорусским. Вот мы и ботаем теперь по фене. Зная реальную историю религии, верить невозможно. Хочешь, я тебя с одним деятелем познакомлю, его Павел Смешинский зовут. Он вообще этих верующих, говорит, не понимает, хотя сам попом работал. А куда ему было идти, папа крупный чиновник церковный, Павел в школе ихней отучился, ничего никогда не делал. По заграничным филиалам церковным ездил всю дорогу. Он сейчас у них вроде крыши. Все вопросы конфликтные решает. Тут недавно какие-то хотели вертолёты через их льготы ввозить, а делиться не хотели. Думают, самые умные. К ним Павел пришёл, он с подобными вопросами разбирается. Объяснил, что к чему, что ссориться никому не выгодно, стрелять друг в друга уже перестало быть актуальным, основной государственный капитал поделили давно. Давай, говорит, разборки на лодках устроим, на воде, где белые лебеди, я знаю место одно хорошее и красивое… там и разберёмся. Кто кого потопит, тот и прав. А как ещё с ними истину искать? Встретились, он водолазов своих заранее в пруд посадил. Ему Вода вообще по жизни помогает. Он говорил, что Она ему выдаёт места кладов затонувших кораблей. Он подошёл к Воде, поговорил с Ней, объяснил, в чём дело, помощи попросил, заговорил Её, и Она согласилась – помогла. На двух лодках вертолётчики непонятливые и доверчивые, хотя и думают про себя, что самые умные. На двух других – представители церковного бизнеса. У вертолётчиков тактики никакой, одна самоуверенность, и вертолёты непроданные. Короче, церковные вёслами им головы попроламывали, те водолазы под водой вертолётные лодки перевернули – и всё на свои места встало.
– А милиция что в это время делала? – дал о себе знать внешне законопослушный Семён. За его ухом вставленный карандаш смотрелся странно.
– Откуда я знаю, милицию эти дела не касаются, мы сами разберёмся, – пояснил Еремей.
– Но ведь, наверное, там люди были, гуляли со своими собаками писающими, а тут веслом по голове… – Этот момент Семёна заинтересовал больше всего.
– А что люди? Люди тут при чём? Людям сказали – всё нормально, каскадёры эпизод для кино снимают, Павел ещё киношников нагнал с камерами и с фонарями своими, так что у общественности лишние вопросы не возникали, все смотрели, как кино снимают, – было видно, что у Еремея подобных вопросов, по поводу милиции, вообще не возникало, и слышать их для него странно.
– Молодец парень, у него к церкви деловой подход, – одобрил Семён. – Я в церковь ходил пару раз, посмотреть – там эти бабушки такие… Я их не понял. Там или бабушки, или молодые какие-нибудь, которые с жиру бесятся.
– Они не с жиру, они сами не знают, чего хотят. Приходят, денег надают попам, думают: «Всё – откупились». Ну и пусть думают. Просто церковный бизнес люди умные придумали ещё давно. Делать ничего не хотели, организаторы хорошие. Собрались, прикинули что к чему, а тут мечутся вокруг сограждане – им надо, не знают чего, но надо. Верить им надо было в кого-то… Причём я думаю, это одновременно произошло, везде. И времяисчисление они ведут именно с того момента, когда собрались эти ребята и придумали свою религию и легенды, чтоб другие верили. И чтобы как-то можно было объяснить непознанное…
– Что одновременно: мечутся или собрались? – уточнил я.
– Собрались одновременно… или почти одновременно. Наверное, что-то в воздухе летало такое, что нужна вера людей во что-то, им надо это, и всё. Может, креаторы религий грибы нужные ели… их и пробивало на замуты эти…
– Но религия везде разная, боги разные, – напомнил я.
– А они и не могли быть одинаковыми, везде история, культура разные. В разных местах те или иные исторические аллюзии и толковали по-разному. Разные религии – это просто чёткое разграничение между местными выражениями темы непознанного, – загнул Еремей, демонстрируя владение вопросом. – Я тут прикидывал, вообще, мифизировать и религизировать непознанное – это биологическая особенность, присущая всем людям. Ещё присущи людям, так сказать, последующие попытки «научного» осмысления всех подобных древних сказаний, эти попытки, в свою очередь, представляются не чем иным, как культурологическими изысками, обусловленными социальным и историческим опытом конкретной группы людей, именуемой научным сообществом. Замечу: тщетно пытающимся объяснить необъяснимое, за исключением разве что того, что частично выразимо на языке искусства. И всё равно – загадка останется. Знание есть в каждом человеке и в каждом народе, просто в силу различия культур и истории народов эти знания осознаются разными народностями в различных эпохах и местах по-своему. По этой причине в различных религиях и учениях много разнится и в то же время много общего и своего. – Еремея реально несло. – Я пришёл к выводу, что все эти мифы и существа сверхъестественные – это и есть все земные понятия во плоти. Люди не готовы к этому. Как это понять можно, что понятие может оказаться рядом во плоти? Тогда не понимали этого и наделяли их какими-то разными волшебными свойствами. Раньше они чаще являлись, и появилось много легенд, которые…
– Ты не против, я Игорю Игоревичу расскажу про этого Павла, который церковным крыша, – я специально перебил Еремея – доставать начал. – У меня такое ощущение, что он нам пригодиться может впоследствии.
– Скоро Павел приедет, скажу, чтобы связался с вами, – Еремей сложил руки рупором и сказал почти шёпотом в сторону Семёна. – Кому из ваших полиграфию доверим? Копейко не хочу, может, он и понимает чего-то, но видел я эту синюю барышню. – Мало того, что Семён имел способность заниматься графикой с карандашом за ухом, он мог быть одновременно с нами в разговоре:
– А чем тебе Копейко не угодил? Нормально работает. Вообще-то я и не планировал его к твоему проекту привлекать, есть у нас новый печатник, он тебе должен понравиться. Задай вопрос про него, – предложил Семён и повернулся к нам лицом. Ожидая вопроса, он приподнял брови. Я заметил за его вторым ухом забитый папиросный патрон. Забивал Семён исключительно патроны от папирос «Богатыри». Ни про какой-то там «Беломорканал» он слышать не желал… И вообще, что за глупая манера у него совать удлинённые предметы за уши?
– В чём прикол у него, что он делает такого сверхъестественного? – задал требуемый вопрос Еремей. – Может, у него краска на плакате светится в темноте.
Я тоже не слышал ещё про нового печатника, было интересно, ведь Семён не работает с просто хорошими типографиями.
– Весь прикол в том, что у него действительно есть такая краска, – воскликнул Семён.
– И всё, что ли? – Еремей был разочарован.
– Спроси, как его зовут… – Семён хотел произвести впечатление.
– Как его зовут?