Откровение Егора Анохина
Шрифт:
Вдруг на улице будто бы песня взвилась. Егор не донес ложку до чашки с кулешом, замер, прислушался. Точно. Молодой озорной голос чисто и звонко выводил в морозном воздухе:
Тигры любят мармелад,Люди ближнего едят.А дальше с присвистом, с посвистом лихим, разухабистым: видно, не один был певун.
Ах, какая благодатьКости ближнего глодать!И
Егор недоуменно взглянул на отца: что за архаровцы?
– Троцкий идет… – буркнул отец, тоже вслушиваясь, только настороженно. – Не дай Бог, остановятся… Хучь бы в другую деревню…
Он не договорил, перебила мать, закрестилась громко на иконы, под которыми сидел отец:
– Господи, царица небесная! Николай Угодник, пронеси и помилуй!
Егор заинтересовался, отодвинул занавеску, глянул в окно. По дороге на белом коне важно ехал человек в папахе, в черном кожаном пальто с меховым воротником, весь в ремни затянут. Застыл в седле, не покачнется, словно срослись в одно целое белый конь и черный всадник. За ним человек двадцать верховых. Трое саней. На последних, что с высоким задником, – пулемет.
– Почему Троцкий? – Егор опустился на свое место за стол.
– Продовольственный отряд имени Троцкого… Маркелинская песня, черт бы его побрал. Не надо и беса, коли Маркелин здеся. Прости меня Господи! – перекрестился отец размашисто и буркнул: – Ешьтя!
Не прошло и полчаса, как забарабанили по стеклу, закричали с улицы:
– Игнат Лексеич, в сельсовет требуют!
Отец, хмурясь, стал собираться. Мать тревожно следила за ним.
– Не гляди, вернусь.
– Откажися от Совета, некогда, скажи, хвораешь. Сил нету…
– Хватит. – Отец притопнул ногой, забивая глубже валенок в галошу. Нахлобучил шапку и направился к двери, но у порога обернулся, глянул на Егора: – Ежли на сход звать будут, неча ходить. Я – там! – И вышел, уверенный, что слова его будут выполнены.
Мать, горбясь в старой куфайке, вышла вслед за ним, принесла со двора, втолкнула двух козлят. Они заблеяли тонко и жалобно, потянулись назад, к двери.
– Померзнитя, разорались. Малы еще! – прикрикнула мать на них сердито и ударила тряпкой. – Кыш!
Козлята отбежали от порога, застучали по полу копытцами. Любаша стала подталкивать их за печь, в закуток.
– Напоить скотину? – спросил Егор. – Ай рано?
– Ступай.
– Егорша, можно я еще шашку посмотрю? – попросил Ванятка.
– Неча! – закричала на него мать, словно радуясь, что есть на кого крикнуть. – Игрушку нашел! Намашешься еще, никуда не денисси!
Егор просунул железный прут в ушки лоханки с пойлом и приказал Ванятке:
– Берись!
Овцы и козы окружили их на варке, толклись суетливо, когда они несли лоханку на середину варка. Сбились вокруг,
Егор прошел в конюшню. Чернавка, рыжевато-черная кобыла, учуяв его, оторвалась от яслей, от овса, фыркнула. Рыжий жеребенок встрепенулся, оглянулся на Егора большими любопытными глазами, прижался хвостом к боку матери.
– Кось-кось-кось, – позвал ласково Анохин и протянул к нему ладонь.
Жеребенок ткнулся мокрым прохладным носом в пальцы. Егор потрепал его за уши, и жеребенок отскочил в угол. Анохин слегка похлопал, погладил по тугой спине кобылы, приговаривая:
– Чернавка, Чернавушка, ешь, сейчас мы тебя поить будем…
Потом пошел в хлев к корове Майке. Приласкал, погладил и ее, ощупал набухшее вымя, подумал– хорошо причала, на днях отелится, и спросил:
– Что же ты припозднилась, а? Надо было в январе телиться.
Майка перестала жевать, поглядела виновато грустными темными глазами.
– Ничего, ничего, это я так… Малых детей нет, дождемся, потерпим, – успокоил корову Егор, поднял вилы и крикнул брату: – Ванятка, попои Чернавку с Майкой, а я навоз выкину!
Анохин поддел вилами свежую пахучую лепеху вместе с соломенной подстилкой и кинул через плетень.
– Егорша, ты? – услышал он радостный крик.
На улице, напротив избы Анохиных, топтался сосед Андрей Шавлухин, молодой парень, чуть постарше Ванятки. По проулку шли несколько мужиков, по одному, по двое, и все в сторону церкви.
—Я, – отозвался Егор.
Андрей, хрустя снегом, подбежал к воротам.
– Здорово, когда приехал-то?
– Вчера вечером.
– Подчистую?
– В отпуск. Контузия.
– У него сашка от Тухачевского. Так и написано: за храбрость! – крикнул Ванятка радостно.
– Сиди, сашка, – передразнил, смеясь, Егор.
– Покажи, – загорелся Андрей.
– Иди в избу, – позвал Ванятка.
– А куда это народ попер? – спросил Егор.
– К церкви, на сход. Маркелин сзывает, – ответил Андрей и побежал к калитке.
Егор с Ваняткой напоили скотину, вычистили двор и тоже собираться стали.
– Отец чо сказал? – заворчала на них мать. – Сидеть дома… Ай неслухи? Слова отца для них как сорочий ор…
– Мам, чего ты сердишься? – обнял ее нежно за плечи Егор. – Можно мне на народ посмотреть, ай нет? А Ванятка? Так без него сход не сход. Слово его будет решающим.
– Ага, – буркнула мать, но ласка сына ей приятна была. – Ты не лезь там… Слухай, а не суйся. Мар-голин-то враз стрельнёть. Для него стрельнуть в человека, как плюнуть. Надыся приехал, выпорол Серегу Кирюшина да Митьку Булыгина. Не по ндраву ему высказались… Не суйся…
Егор надел шинель с широкими полосами на груди, буденовку. Он надеялся увидеть возле церкви Настеньку, хотя понимал, что надежда слабая. Что ей делать на сходе утром. Вечером и девки приходят, а сейчас… Зато на сходе его увидят люди и передадут Настеньке, что он в Масловке.