Откровение в Галисии
Шрифт:
– Разумеется, – ответил капитан. – Я вас провожу.
Он положил руку на плечо писателя и, легонько подталкивая, повел его мимо группы из четырех мужчин к распашным дверям.
Номер отеля был оформлен в светлых тонах. Штук шесть подушек занимали почти половину кровати. Горела и люстра, и лампы на тумбочках, заливая комнату слепящей белизной и создавая ощущение, граничащее с нереальностью. Все та же ледяная пустыня, дыхание которой Мануэль почувствовал еще утром дома, растянулась на пятьсот километров, до самого Луго, где пасмурное
Писатель погасил почти все лампы, снял обувь и, исследовав скудные запасы мини-бара, позвонил в ресторан и заказал бутылку виски. От него не ускользнуло ни недовольство в голосе официанта, получившего отказ на предложение выбрать что-нибудь из меню, ни внимательный взгляд, которым служащий отеля окинул номер, когда принес выпивку: опыт подсказывал ему, что от такого гостя можно ожидать проблем.
Юрист настоял на том, чтобы доставить Мануэля в отель, и по дороге без устали пытался заполнить все возникшие пустоты и пробелы, сообщая неизвестные доныне факты из жизни Альваро. Гриньян не оставлял писателя и у стойки администратора, пока Доваль решал связанные с заселением вопросы. Затем все трое направились к дверям лифта. Только тогда Адольфо, видимо, понял, что сеньор Ортигоса без сил и мечтает остаться в одиночестве, и юристы откланялись.
Мануэль плеснул в стакан двойную порцию янтарной жидкости и добрел до кровати. Он не стал расправлять ее, только пристроил подушки вдоль спинки, облокотился на них и выпил виски двумя большими глотками, словно микстуру от кашля. Снова встал, вернулся к столу, налил новую порцию. Хотел было лечь, но решил, что стоит захватить с собой бутылку. Взобрался на кровать, зажмурил глаза и выругался. Даже сквозь закрытые веки зрачки обжигало сияние ледяной пустыни, яркое и бесформенное, словно некая магическая эктоплазма.
В сознании шла борьба: желанию обдумать случившееся противостояла твердая уверенность, что делать этого не стоит. Писатель снова наполнил стакан и опустошил его столь поспешно, что организм едва не выплеснул все обратно. Затем закрыл глаза. Сияние чуть ослабло, наступило облегчение. Зато теперь в мозгу начали раздаваться обрывки сегодняшних разговоров, смешиваясь с воспоминаниями и десятками мельчайших деталей, которые в свое время остались незамеченными. Или едва замеченными, но лишь сейчас кусочки мозаики начали складываться в единую картину. Три года назад умер отец Альваро. А вскоре и его младший брат…
Именно три года назад, в сентябре, писатель решил, что его жизнь кончена, что он потерял мужа навсегда. Мануэль живо помнил каждую минуту: изменившееся лицо Альваро, свидетельствовавшее о том, что произошло непоправимое; притворно-спокойный тон, когда партнер сообщил, что должен уехать на несколько дней; сдержанность, с которой тот аккуратно складывал вещи в чемодан.
– Куда ты едешь?
Ответом на каждый вопрос была тишина, печать горя на лице и отсутствующий взгляд. Человек, которого писатель считал своей второй половинкой, исчез. И ни мольбы, ни требования,
– Мануэль, я никогда ни о чем тебя не просил. Но сейчас ты должен мне верить. Веришь?
Ортигоса кивнул, понимая, что сделал это слишком поспешно, что ответ недостаточно искренний. Не безоговорочное «да». Но что еще оставалось делать? Его любимый человек уезжает, исчезает, словно песок, утекающий сквозь пальцы. В тот момент писатель был уверен лишь в одном: Альваро ни в коем случае не передумает. А раз так, оставалось принять это и надеяться, что их отношения, основанные на свободе и доверии, все же не разрушены.
Альваро вышел из дома с небольшим чемоданом, а Мануэль остался в эпицентре разрывающих его эмоций: беспокойства, страха, уверенности, что партнер не вернется. Он погрузился в мучительные размышления, пытаясь понять, что сделал не так, определить, какой фактор нарушил равновесие в их жизни. Писатель остро ощутил все восемь лет разницы в возрасте и проклинал неспособность вовремя понять, что мир вокруг рушится, свою одержимость книгами и стремление к уединенной жизни. Видимо, для тех, кто моложе и симпатичнее, этого недостаточно…
Альваро отсутствовал пять дней. Он звонил всего несколько раз, разговаривал недолго и отделывался туманными объяснениями, напоминая о том, что Мануэль должен ему верить.
Сомнения стали благодатной почвой для отчаяния и страданий. Неприятные эмоции сменяли друг друга, и писатель чувствовал себя совершенно беззащитным. А ведь он думал, что после смерти сестры ему уже не придется пережить подобное… На четвертый день безутешный Мануэль не находил в себе сил отойти от телефона и был уже на той стадии отчаяния, когда жертва готова подставить голову под топор палача. Ответив на звонок, он явно услышал нотки мольбы в своем голосе.
– Ты говорил, два дня… Прошло уже четыре…
Альваро вздохнул:
– Случилось нечто непредвиденное, и ситуация усложнилась.
Писатель набрался смелости и прошептал в трубку:
– Ты вернешься? Скажи мне правду.
– Разумеется.
– Уверен? – Мануэль решил поставить на карту все, прекрасно понимая, что может проиграть. – Если дело в том, что мы в официальном браке…
На другом конце провода Альваро набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. Свидетельство крайней усталости. Или раздражения? Или досады из-за того, что приходится заниматься решением скучных и неприятных вопросов?
– Я вернусь, потому что мой дом в Мадриде. Я люблю тебя, Мануэль, и хочу быть с тобой. И отдал бы все, чтобы сейчас оказаться в нашей квартире. То, что произошло, не имеет к тебе никакого отношения.
В голосе Альваро сквозило такое отчаяние, что писатель ему поверил.
Источник иссяк
Однажды утром в середине сентября Альваро вернулся домой, но еще долгое время не был похож на самого себя. Словно прежний он остался где-то в другом месте, а самолет принес обратно лишь пустую бездушную оболочку без дыхания и сердцебиения. И все же Мануэль молча благодарил судьбу.