Откровения для настоящих папуасов
Шрифт:
Протасов торжествующим взглядом оглядел членов научного совета.
– И вот что, Евгений Васильевич, вашему институту доверено довести до стадии эксплуатации несколько экспериментальных приборов. Подробности узнаете у Полежаева. Вопросы есть?
Я не сразу осмыслил происшедшее, но заметив, как Полежаев выразительно похлопывает ладонью по столу, покачал головой. Однако тут же спохватился:
– А кто возглавит мои лаборатории? У нас большинство проектов в стадии доводки…
Протасов нахмурился.
– Во первых лаборатории не ваши (Протасов сделал акцент на слове «Не ваши»).
Я внутренне усмехнулся: «Подсуетился всё таки Лёшка».
– У Вас какие-то возражения. Нет? Ну вот и хорошо. Желаем вам успехов. Можете быть свободны.
Полежаев показал мне пальцем на часы.
– Женя, подожди меня в предбаннике.
Полежаев освободился только через час. В гостинице он дал мне в ознакомление необходимый для оформления новой структуры «НИИЧаВо» пакет документов, а сам сел за телефон.
Просматривая документы, стараясь не исчезнуть в юридических формулировках «прав» и «обязанностей», я наслаждался происходящим со мной. Пока корейцы только готовятся совершить научно-технический рывок к промышленному чуду и экономической свободе – я, получается, это чудо в своём царстве-государстве уже сотворил. Ещё пару дней назад я бы наверняка не смог пережить «свой позор» и научный совет для меня бы стал четвертованием на плахе. А я сижу вот у окна с видом на Кремль, обласканный начальством, готовлюсь вступать в должность директора, в теле моём торжествующая невесомость и упоительное чувство свободы.
Ведь я, натурально, выскочил, нет – вылетел, испарился из жерновов чувства собственной важности. Меня больше не снедает стыд! И не бросает в нескончаемый круговорот «спасающих» от этого стыда объяснений «что я – не я и лошадь не моя». Каждый вечер я становился жертвой дневных ристалищ между стыдом и «пыток-попыток» хоть немного ослабить его изнурительную хватку. А моё живое! тело как раз и было ареной для этой дурацких ристалищ. К вечеру оно становилось физически тяжёлым и неподъёмным от участия в процессах самоистязания, самоуничижения и «спасительного бегства» в грёзы лицемерия.
Я больше не заложник своих или чьих-то концепций и ментальных установок. Я сам решаю, что есть «правильно», а что «неправильно»! Разумение сделало меня управляющим повозкой моих мыслей, чувств, намерений… Я больше не слепой придаток своих инстинктов! Аве, гер Фрёйд с сотоварищи!
И что? Тело больше не сжирается самоуничижениями, болезни и немощность больше не будут его закономерной карой. Гы-ы… Может это ещё не свобода, но Путь к свободе! Да!!!
Я рассмеялся. Тогда мне показалось самому, что звуки этого смеха, осветили комнату солнечными зайчиками и звоном весёлых колокольчиков. Это не было хохотом, сбежавшего из тюрьмы узника. Нет, так я смеялся в детстве, когда меня ещё не обуратинило общество, играющее в песочницах чувства собственной важности.
Полежаев прервал телефонный разговор и с удивлением меня осмотрел. Он подошёл к шкафу и вынул с полки коробочку с яркими лейблами.
– Совсем забыл тебе вручить довесок к премиальным.
Я взвесил увесистый прямоугольник с рядами мелких кнопок. «Да, Мишаня ещё не порылся в этой конструкции. В какой карман я засуну такую бандуру?».
– Я, надеюсь, ты не сожалеешь, что не стал владельцем «Мерседеса»?
Я вполне искренне заверил Полежаева в своём понимании ситуации. Но внутреннего сарказма избежать не смог: «Вместо заработанных денег, начальство похлопало по плечу и напомнило, что вот-вот наступит коммунизм и эти деньги не понадобятся».
Но мне ли сетовать?! Полежаеву пока невдомёк, что обрёл я гораздо большее, чем подарки с барского стола.
– Ты вот что, Женя, успевай оформить документы покамест всё руководство в Москве, чтобы не ловить его подписи по всей Европе. У нас с тобой теперь есть более интересные дела.
«Интересные дела» появились на следующий день после обеда. В номер после лёгкого стука в дверь вошла молодая женщина с девочкой, которая по виду была на год старше моей дочери. От них веяло чем-то не советским. И одежда была импортного производства и явно приобретённой не через спец распределители ГУМа. Полежаев приветственно поднял руку.
– Ага, вот и долгожданный сюрприз. Знакомьтесь, Анжелика Юрьевна, это наш Евгений Васильевич (Полежаев сделал ударение на слове «наш»).
Анжелика Юрьевна удобно устроилась в кресле напротив и пристально меня осмотрела. Наверное так осматривают невесту на выданье.
– Ну что? Годится такое «недостающее звено»? – Иронично прокомментировал Полежаев.
Анжелика Юрьевна улыбнулась.
– Поживём – увидим, Сергей Иванович.
Девочка тем временем деловито принялась осваивать мой мобильный телефон. Взгляд Анжелики Юрьевны скользнул в сторону ребёнка.
– Не беспокойтесь, Евгений. Вероника с техникой на ты. Муж ей вторую неделю обещает детскую модель купить. – Она обратилась к Полежаеву, словно продолжала их незаконченный накануне разговор. – Группа соберётся завтра. Афонин прилетит сразу в Свердловск. Муж пока задерживается в Берлине, но готов заказать у вас аналитический прогноз на открытие в Союзе торгово-развлекательной франшизы. Я убедила его, что без вашей помощи ему не обойтись.
Полежаев удовлетворённо хмыкнул.
– Кстати, Женя, Анжелика Юрьевна лично знакома с Кастанедой и с некоторыми членами его партии. Так что она будет твоим незаменимым проводником на Тропе учения толтеков.
К «увлечению» Полежаева «миром толтеков» я относился с интересом, но всё же отстранённо и решил, что «быть не в курсе» происходящего иногда очень удобно. Мне оставалось перепечатать буквально несколько абзацев Устава моего института и я вернулся к монитору компьютера. Сколько прошло времени я не заметил, но меня что-то мягкое тюкнуло в лоб. Невольно я огляделся в поисках ударившего меня предмета. «Девчонка что ли заскучала?» Но девочка мирно дремала на диване. Полежаева в номере не было, а Анжелика Юрьевна по прежнему сидела в кресле напротив и испытующе за мной наблюдала.