Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Шрифт:
– Название моей фирмы большими светящимися буквами написано на крыше. Один из моих представителей сидит в министерстве авиации в Лондоне. Он проинструктировал всех пилотов, чтобы они не попали в мой дом. Теперь тебе спокойнее?
Вскоре мы сидели за маленьким столиком. Жужжание вражеских бомб слышалось все дальше и дальше. Хинтершаллерс надел штатский костюм и выглядел почти респектабельно.
– Здесь они ничего нам не сделают. – Указав на свой костюм, он добавил: – Видишь ли, они не бомбят гражданское население.
Даниэль покачала головой. Она
– Это ужасно. Я никогда не думала, что может быть такой ужас.
Мы промолчали, и девушка грустно произнесла:
– Боюсь, цели моего путешествия уже больше нет.
– Что ты имеешь в виду? Ты обязательно увидишься с Ульрихом. Войдешь с ним в жемчужные врата, а что за ними, знает один Бог.
– Да, я увижусь с Ульрихом. И смогу пополнить воспоминания о нем. Но это, наверное, хуже, чем если бы я забыла о нем в Перпеньяне. Я не хотела ехать к нему, встречаться с ним, потому что приготовилась ждать. Я хочу спасти его, хотя теперь понимаю, за что он воюет. Но он не бережет себя, хотя я молила его об этом.
– Ты увидишься с Ульрихом завтра же, – сказал я. – И если ты будешь рядом, он не станет сильно рисковать. Ульрих – старый лис и отлично знает, где опасность, а где спасение.
Наконец Даниэль немного успокоилась, и Хинтершаллерс начал рассказывать историю их поездки.
– Они чуть не прикончили нас перед Лаоном. «Москиты», конечно. За две минуты их налетела целая стая. Сначала пролетели вдоль дороги, потом обратно. Впереди и позади нас ехали танки. Один из томми выпустил три ракеты прямо у нас над головой. Ну вот и конец, подумал я. Но человек предполагает, а Бог располагает. В конце концов они улетели без единого выстрела.
– Во сколько это было? – поинтересовался я.
– Сразу как стемнело. Бог знает, почему они не стреляли. Может, увидели, кто был перед ними? Сам Хинтершаллерс.
– Я знаю почему, – сказал я, и мои собеседники удивленно взглянули на меня. – В это время и в этом месте немецкий истребитель атаковал «москита», и через несколько минут полдюжины вражеских самолетов собрались, чтобы установить мою личность.
– Что ты хочешь сказать? Твою «личность»?
– Ночью я хотел сбить одного из них.
– Секундочку! – воскликнул Хинтершаллерс, вскочил на ноги и полез в какой-то ящик. Потом раздался хлопок пробки. – Коньяк. Самый лучший! Пропустим по рюмашке. А что касается описания твоего боя, можешь представить его таким волнующим, как тебе хочется, а здесь мы все равно в безопасности! – с пафосом закончил он.
С каждой рюмкой Даниэль становилась все грустнее.
– Мне не кажется, что ты приукрасил картину боя. Но я все время думаю об Ульрихе. Он тоже должен пройти через такие сражения. Чувствую, однажды с ним случится то же, что и с другими. Я уже сейчас знаю, как звучит эта фраза, хотя мне ее еще не сказали. «Ульрих погиб!» И тогда мне придется возвращаться во Францию. Возможно, как предательнице? Нет, я туда не вернусь.
– Я далеко не уверен, Даниэль, что ты сможешь остановить Ульриха, чтобы он перестал летать. Ты видела развалины и опустошение в Старом городе. То же самое ты увидишь по всей Германии. Теперь мы знаем, что это касается каждого из нас, и каждый сбитый бомбардировщик означает несколько спасенных жизней.
– Но ты не можешь выиграть войну! – с надрывом крикнула девушка.
– С этим ничего не поделаешь, – ответил я. Мне хотелось рассказать ей о докторе, чья жена и дети погибли в огне в нескольких ярдах от того места, где он принимал роды у незнакомой женщины, помогая чужому ребенку появиться на свет. Но я сдержался. На долю Даниэль уже и так выпало много переживаний.
Глава 17
Только Хинтершаллерс подал на стол основное блюдо, как вошел Георг. Увидев эту почти забытую жертву злоключений, мы едва могли поверить своим глазам. Ни один мускул не дрогнул на лице Георга, когда он стоял перед командиром.
– Имею на своем счету один протараненный «Боинг».
Kapit"an, который не знал этого парня, но был наслышан о его несчастьях, с улыбкой поднялся.
– Полагаю, вряд ли стоит упоминать, что потом ты несколько месяцев пролежал в госпитале?
Он пожал Георгу руку и пригласил к столу. Когда наш товарищ сел, тут же со всех сторон к нему потянулись руки. Георг снова был с нами: с приплюснутым носом, с множеством искусственных зубов, как у большинства старших пилотов, с проседью в волосах, зачесанных назад, и, как мы вскоре заметили, с заметно нездоровой головой.
– Сегодня общий сбор всех летающих на малой высоте самолетов, – сказал ему Kapit"an. – Счет нашей эскадрильи по сбитым машинам противника вплотную приблизился к двум тысячам!
Георг собрался с духом:
– Прошу вас, герр гауптман, разрешить мне вылететь с вами.
Kapit"an нахмурил брови:
– Мой дорогой друг, ты только что из госпиталя и уже давно не поднимался в небо. Не знаю, могу ли я разрешить, тем более что Kommandeur запретил тебе вылеты перед твоим последним боем. Ты прекрасно знаешь, что неподчинение приказам – дело подсудное.
Георг удрученно опустил голову. Все мы подумали об одном и том же: парень должен был снова летать! «Папа» долго и пристально смотрел на гауптмана, и тот понял намек.
– Хорошо, – произнес он. – Я позвоню командующему. Сделаю все, что в моих силах.
Так в итоге Георг полетел с нами и первым увидел неприятеля. Он помчался за американцами впереди всех нас, поймал замыкавшего строй в свой прицел, выстрелил, и двухтысячный сбитый летчиками нашей эскадрильи самолет оказался на его счету. Мы вылетели несколькими звеньями и тоже стали преследовать янки. Особое внимание нужно было уделять ландшафту местности, поскольку летели мы очень низко. Деревья, крыши домов, линии электропередач требовали особого внимания. Их необходимо было держать в поле зрения. С каждой секундой мы продвигались более чем на сто пятьдесят метров, и любое неточное перемещение штурвала вперед означало падение и неизбежную смерть.