Откровения судебного медика (сборник)
Шрифт:
Кроме того, постоянное общение с ближайшими по региону коллегами (доктором медицинских наук профессором Георгием Павловичем Джуваляковым, г. Астрахань; ныне покойным к. м. н. Константином Ивановичем Кильдишевым, г. Ставрополь) позволяло постоянно пополнять профессиональный багаж и держать себя в соответствующем тонусе. Не следует забывать и первых моих академических учителей из г. Киева – профессора Юрия Платоновича Шупика и к. м. н. Олега Владимировича Филипчука (ныне профессора, главного судебно-медицинского эксперта Украины). Всем этим людям я искренне благодарен за свое становление как эксперта!
Такая, на первый взгляд, «разбросанность», по моему глубочайшему убеждению, не только не вредит делу, но помогает увидеть экспертную
Мои пространные рассуждения, конечно, влияют на чистоту жанра, но, надеюсь, помогают читателю ориентироваться в специфических, не всем понятных вопросах нашей профессии…
Исследование ватника Хунарикова (заключение эксперта № 63 от 31.07.90–09.08.90), как и предполагалось, дало дополнительную информацию, существенно приблизившую следствие к конечному результату. На наружной поверхности левой полы имелось 53 входных дробовых отверстия (из них 49 сквозных), занимающих участок размером 43 x 25 см. Наибольшее скопление повреждений локализовалось чуть правее прорезного кармана ватника – центральная часть снопа дроби. На задневнутренней поверхности левого рукава (у локтевого сгиба) на участке размером 26 x 14 см располагалось 19 огнестрельных дробовых повреждений (как известно из экспертизы трупа, только три дробины повредили мягкие ткани руки). Этот факт служил дополнительным подтверждением наших выводов о положении левой руки потерпевшего в момент ранения. Зато на правой поле ватника, на его внутренней поверхности, имелось 17 входных огнестрельных отверстий (на площади 13 x 37 см), из которых 4 оказались сквозными; остальная дробь застряла под наружным слоем ткани и в толстой прокладке из ватина. Таким образом, было установлено, что в момент ранения ватник на Хунарикове был расстегнут и правая его пола отведена от тела, ведь правая рука потерпевшего, по логике вещей, находилась на спусковом крючке ружья.
С учетом экспертизы трупа и одежды было детализировано и уточнено положение тела потерпевшего к дульному срезу оружия (левым боком, под углом 45–55 градусов) и направление траектории выстрела (практически горизонтальное по отношению к вертикальной оси тела).
При использовании контактно-диффузионного исследования (с применением контактограмм и специальных реактивов) по краям входных отверстий была выявлена металлизация свинцом в виде тонких неравномерных «поясков обтирания» бледного красновато-фиолетового цвета. Остальной фон ткани ватника был свободен от свинцовых частиц.
А главное – мы теперь имели площадь повреждения осыпью дроби (примерно 82 x 76 см), которая с определенным допуском максимально приближалась к реальной окружности рассеянного дробового снаряда и позволяла экспериментальным путем определить дистанцию выстрела. С этой целью из ружья Сангинова патронами той же серии были произведены отстрелы по мишеням с различных расстояний. Мишени были не плоскостными, а объемно смоделированы на манекене в состоянии, наиболее приближенном к тому, в котором ватник находился на Хунарикове. При сравнительном исследовании (сопоставлении) ватника и мишеней максимально сходная картина по площади и характеру рассеивания наблюдалась при выстреле с дистанции 25 метров, что не противоречило следственным данным.
Хотя версия Сангинова о случайном выстреле при попытке поднять упавшее с земли ружье была явно несостоятельна (в таком случае направление раневого канала в теле потерпевшего имело бы не горизонтальное направление, что установила экспертиза трупа, а выраженный угол наклона снизу вверх), дотошный Александр Большаевич не удовлетворился этим и решил провести следственный эксперимент. В чистом поле, то бишь на реальном месте происшествия – стоянке Хунарикова, используя статиста и самого Сангинова, с помощью двух специалистов, «вооруженных» геодезическими приборами – теодолитами, Бадаев отследил траектории выстрелов при двух вариантах: по версии Сангинова
Я далек от мысли, что расследование убийства, о котором я рассказал в этом очерке, войдет в анналы следственной практики. Мне оно запомнилось четкой связкой следователь – судебно-медицинский эксперт, продуманностью и целесообразностью следственных действий, где каждый пункт обвинения подкреплялся не только свидетельскими показаниями или работой розыскников, но и объективными экспертными исследованиями. Даже сейчас, спустя много лет, помню, что работать с Александром Большаевичем Бадаевым было интересно и приятно.
Раскопки в хуторе Ажинов
Эксгумация, описанная в этом очерке, хотя и не связана с расследованием уголовного дела, но стоит на особом месте в моей профессиональной биографии. Участие в ней знаменательно для меня по многим причинам.
Речь идет о раскопках останков воинов 110-й Отдельной Калмыцкой кавалерийской дивизии (ОККД) в хуторе Ажинов Багаевского района Ростовской области в конце сентября – начале октября 1991 года.
Кто-то из писателей-фронтовиков в одном из интервью сказал, что Великая Отечественная война не может считаться оконченной, пока прах последнего советского солдата не найдет своего успокоения, то есть не будет погребен с соблюдением всех воинских почестей.
В нашей стране этот вопрос, к сожалению, был актуален в то время (да и сейчас не меньше), как нигде в цивилизованном мире. Я и сам по молодости считал национальным позором то обстоятельство, что истлевающие останки погибших воинов прошлой войны и по сей день лежат по лесам, болотам и степям, там, где их застала смерть.
Но постепенно мой максимализм был несколько смягчен; достаточно вспомнить первые два года войны, когда в немецкое окружение попадали не только отдельные дивизии, но и целые армии. Говорить о захоронении погибших при таких экстремальных условиях просто некорректно. Кстати, после перелома в ходе Великой Отечественной войны, когда наши войска погнали фашистов на запад, похоронные команды работали четко и со своими функциями справлялись, о чем мы находим подтверждение у военных историков.
Тем не менее проблема остается, и хотя она постепенно решается, но слишком уж медленно.
В стране существует множество самодеятельных и организованных под вывесками самых различных ведомств поисковых групп, отрядов и клубов, куда входят люди различных возрастов и профессий; самое отрадное, что в них немало молодежи. Эти поисковики-энтузиасты заслуживают самых хороших слов за то доброе дело, которое они делают практически за свои деньги и в свое личное время, используя отпуска для полевых изысканий. Они ведут настоящую патриотическую работу по увековечению памяти тех, кто погиб, защищая нашу Родину.
Но есть и определенные минусы в их деятельности, которые ни в коей мере не снижают общего пафоса этого движения. Просто, не являясь в полном смысле профессионалами, не владея научной методикой раскопок и консервации находок, они в ходе поисковых работ утрачивают много ценного материала (вещевых находок, документов, превратившихся за долгие годы в труху), не анализируют причину смерти погибших (или делают это на глазок), не имеют возможности систематизировать скелеты при их массовом обнаружении. Я сам видел кадры хроники, где были показаны ящики, набитые черепами и костями, а голос диктора за кадром, комментировавшего видеосюжет, на котором один из поисковиков держал в руках бедренную кость человека, с маниакальным упорством называл эту кость берцовой. Казалось бы, мелочь, не имеющая существенного значения, но неприятный осадок от подобного дилетантства в душе остается.