Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
Шрифт:
Бухгалтерии я научился. Но по существу моему, сами видите, какой я, к черту, бухгалтер? Маялся, маялся там и — вот сюда перебрался. Может, что и наклюнется. Хотя…
Он привстал на колени. Левая щека дернулась судорогой, и весь он опять стал зловещим и темным. Впрочем, может быть, это только казалось так от темного, синего фонаря.
— Что-то сильно о войне говорить стали… Вам тут с горы-то виднее, гвардии… С Германией война, да? Не знаю, как вы, а я, ежели война будет, не переживу, верное слово…
— Чего вы не переживете, поручик? — хмуро спросил Бистром.
— Позора, — резко сказал Карамышев и встал. — Будет война, опять та же моя история повторится, только в большем масштабе — всероссийском, помяните мое слово. Ежели и побьем немцев, все равно опять струсим в последний момент, когда добычу рвать надо будет… Опять — хвост промеж ног и на попятный, как только кто-нибудь цыкнет. Кровь лить — на это мы мастера, народу у нас много, мяса хватит, чего его жалеть?.. А вот насчет мертвой хватки — по-тигрьи, — это "ах, оставьте!". Кишка тонка. И будет опять, как в японскую:
Орел двуглавый,
Эмблема мощи,
Со всею славой,
Попал ты в ощип.
Егерь, капитан, беспокойно и зло кивнул Карамышеву на Тамару:
— Вы все-таки… полегче, поручик.
Но Карамышев, видимо, закусил удила:
— Крепче, крепче надо, а не легче. Вы, конечно, как вам угодно, а с меня довольно: я так больше не играю… Нас будут позором клеймить, а мы тиграми… под стол лазать. Я рассказ зазря, со зла облаял. Его можно вот как распространительно толковать: судьба державы Российской и славного офицерского корпуса!..
Титикака
Тамара перебила томным и скучающим голосом:
— Ну вот… Какой разговор странный. И рассказ длинный был и скучный. Я, правду сказать, думала, что будет смешно, как про тигра у Андрея Николаевича, или поэтично. Ведь это так поэтично, Индия!..
— Поэтично? — фыркнул Карамышев. — Издалека либо по книжке на нас — на матушку-Расею — смотреть, тоже, пожалуй, выйдет «поэтично». А сунься ближе — вонь, хоть нос зажимай.
— Черт знает что вы говорите! — возмутился Бибиков.
Тон подпоручика раздражал его донельзя: должен же быть предел — даже вульгарности. А еще офицер!
— Не горячись! — примирительно окликнул Бистром. — Поручик резок, но в существе прав. Издалека, со слов, многое может действительно показаться красивым, а ежели на это поддаться, попадешь в историю, как Ростовцев…
— Какую историю? — спросил Княжнин. Он отлично знал, о чем говорит Бистром, но хотел помочь ему переменить действительно куда-то в странном направлении ушедший разговор.
— Ты разве не слышал? — с готовностью отозвался Бистром. — Ростовцев, граф… не тот, что лейб-уланами командует, а Кавалергардского полка ротмистр. Он себе, как известно, целью жизни поставил проехать по всем железным дорогам, какие есть на свете…
— Да ну? — расхохоталась Тамара. — Вот… милый!
Бистром закивал обрадованно:
— И знаете: их оказалось совсем не так много, железных дорог. За два отпуска Ростовцев успел все объехать. С тех пор каждый год — весной — ему доставляют справку: в каком государстве какая в истекшем году новая дорога открылась. Он едет туда и — проезжает.
— Где бы ни открылась? — В голосе Тамары было раздумье, а может быть, недоверие.
— Где бы ни открылась.
— А если сразу — в Испании, например, и где-нибудь в Австралии?
— Значит, в Испанию, а потом в Австралию. Так вот, в нынешнем году, представьте себе, перед отпуском выясняется: за год нигде ни одной дороги не построили. Что делать? Нельзя же ехать куда-нибудь без серьезной, разумной цели. Ростовцев поискал по атласу и наткнулся… в Южной Америке где-то… на озеро Титикака…
— Как? — переспросила Тамара. — Ти-ти… Правда, совсем изумительное название. Сказка!
— Вот! — торжествующе подтвердил Бистром. — Слово в слово, как граф. Он, разумеется, тотчас поехал. И что бы вы думали? Оказалось: самое обыкновенное озеро. Вода как вода. А называется почему-то: Титикака. Явное надувательство.
Тамара вздохнула:
— Но это же очень дорого стоит, так ездить… Она, наверно, очень далеко, Титикака… Неужели он такой богатый?
— Конечно. — Бистром пожал плечом. — Почему это вас удивляет?
— Мне говорили… — начала Тамара и запнулась.
— Что? — хором спросили офицеры. — Нет, уж раз начали, извольте кончать.
Тамара засмеялась задорно:
— Ну и кончу! Мне говорили, что у офицеров, вообще у дворянства, имений и денег совсем не осталось. Гвардейцы зашевелились на ковре:
— Ого! Кто же это вас так… просвещает?
Чья-то рука нажала дверную ручку. Все оглянулись на скрип, В дверь осторожно постучали.
— Это я. Откройте.
Голос хозяйки. Егерь поспешно отпер. Топорина сказала с порога:
— Тамарочка, ты здесь? Василий Матвеевич просил передать, что он ждет.
Тамара поднялась и отряхнула платье:
— Иду. Благодарю вас, господа, за приятно проведенный вечер. Подумала секунду и добавила: — Я буду принимать по средам, от трех до шести. Большая Конюшенная, десять, бельэтаж: я переезжаю туда сегодня. Значит, среда на той неделе. Буду рада.
Топорина взяла ее под руку. Они вышли.