Откройте небо
Шрифт:
— Ему… сколько? Шестьдесят восемь? Семьдесят?
— Всего шестьдесят четыре,— ответил Энс.
Однако неудивительно, что Кэрол прибавила ему лет: Полковник и в самом деле быстро старел. Его бодрый, подтянутый вид был обманчив. С первого дня Смутных Времен все прожитые годы неимоверной тяжестью легли на его плечи. Тогда тьма затопила мир, всех охватила паника, сдерживающие силы цивилизованного поведения исчезли, точно их никогда и не существовало. Энс знал, что мгновенное уничтожение дисциплины и морали не прошло для Полковника даром. Путь от страшных дней первого периода Завоевания оказался долгим и трудным как для всего мира в целом, так и для Полковника в частности. Ни
Энс зашагал по хрустящему гравию к отцу. Он был на дюйм выше Полковника и на тридцать-сорок фунтов тяжелее, но первым обнял его отец, и лишь после этого Энс сжал его в своих объятиях. Так уж у них было заведено: Полковник всегда и во всем был главным — всегда.
— У тебя немного усталый вид, па,— сказал Энс— Все в порядке?
— Все в порядке, да. Насколько это возможно, учитывая все обстоятельства,— даже голос у Полковника звучал по-стариковски.— Я вел переговоры с Пришельцами, а это довольно утомительно.
Энс вопросительно поднял бровь.
— Переговоры?
— Точнее, предпринял попытку. Расскажу позже. Энс… Бог мой, я так рад видеть тебя, мой мальчик! Но ты и сам выглядишь неважно. Виной всему, наверно, эта ужасная дорога?
Он резко и сильно ткнул Энса кулаком в плечо. Энс ответил ему тем же, от всей души. Это тоже входило в обычный ритуал.
Отношения между Энсом и Полковником не всегда складывались гладко. Разрыв в возрасте между ними составлял двадцать один год, и, когда Полковнику было за сорок, а Энсу за двадцать, Полковник был для последнего скорее не отцом, а старшим братом. Они были достаточно похожи, чтобы упираться лоб в лоб, если вопрос касался чего-то, в чем ни тот ни другой не желал уступать, и достаточно разные, чтобы такие моменты возникали достаточно часто.
Один из тяжелых периодов наступил, когда Энс совсем молодым ушел из армии. Второй случился во время запоя Энса, пятнадцать лет назад. Что касается его любовных похождений уже после женитьбы на Кэрол, то о них Полковник, конечно, ничего не знал, иначе бы не задумываясь прикончил непутевого сына. Но все равно они любили друг друга. Ни тот ни другой никогда не сомневались в этом.
Полковник с Энсом вытащили из машины дорожные чемоданы, и Полковник упрямо схватил самый тяжелый. Огромный дом был беспорядочно выстроен, то там, то тут из него выступали флигели, и Энсу с Кэрол всегда отводили самые лучшие из гостевых комнат, с просторной спальней для них и прилегающей к ней поменьше для длинноногой, златокудрой Джилл и ее братьев, двойняшек Майка и Чарли. Там была еще очень приятная гостиная с видом на море. Энс, что ни говори, был первенцем. Так повелось, что ему доставалось все самое лучшее.
Прежде чем уйти, Полковник похлопал Энса по плечу.
— С приездом, сынок.
— Я рад, что приехал.
И это была чистая правда. Ранчо представляло собой большой, теплый, удобный дом, угнездившийся на высоком горном склоне, сбегающем к прекрасному Тихому океану, вдали от перенаселенности, суматохи и ежедневной смертельной опасности, которые царили на большей части Южной Калифорнии. Старые каменные стены, сланцевые полы, крепкая бесхитростная мебель, миленькие занавески с оборочками, бесчисленные комнаты с высокими потолками: здесь, в уединении, высоко над красными крышами Санта-Барбары, как-то даже не верилось, что в этот самый момент непобедимые чужеземные монстры разгуливают по миру, наобум выбирая себе рабов, чтобы те преобразовывали ландшафт мира для удовлетворения их непостижимых нужд.
Джилл командовала братьями, когда они приводили себя в порядок перед обедом. Ей нравилось играть роль мамочки, и это в значительной степени облегчало бремя Кэрол.
Пока Энс распаковывал вещи, Кэрол собралась принять ванну.
— Не возражаешь, если я первая сбрызнусь? Я чувствую себя такой вздрюченной и закостеневшей после этой долгой поездки. И грязной тоже.
Энс и сам был не прочь поскорее освежиться, ведь основная доля работы сегодня легла на его плечи. Но он не стал возражать. Напряжение Кэрол и в самом деле бросалось в глаза: губы стиснуты в ниточку, руки прижаты к телу.
До сорока Кэрол не хватало еще пары лет, но в эти тяжкие дни запас ее жизненных сил начал быстро иссякать. Она нуждалась в том, чтобы за ней ухаживали, и Энс старался уделить ей как можно больше внимания. В свое время вынашивание двойни заметно подорвало ее здоровье; а спустя всего два года на них обрушилось Вторжение, за которым последовали Смутные Времена — ужасные недели, когда не было ни газа, ни электричества, ни телевизора, ни телефона, когда приходилось кипятить всю воду, и обтираться губкой, и готовить еду на керосинке, и по ночам по очереди дежурить с пистолетом. Да, через это тоже пришлось пройти — на случай, если банды заполонивших побережье грабителей заинтересуются их милым, аккуратным пригородом. Вот эти несколько ужасных недель окончательно надломили ее. Кэрол не была создана для жизни на грани риска. Даже сейчас она еще полностью не пришла в себя.
Краешком глаза Энс следил за тем, как она раздевается. Одно из его маленьких тайных удовольствий: после одиннадцати лет совместной жизни ему все еще нравилось смотреть на ее по-прежнему молодое, почти девичье тело — прямые, стройные ноги, маленькая высокая грудь, водопад блестящих золотистых волос и этот треугольник внизу живота, тоже золотистый. Хорошо знакомое тело, изученное вдоль и поперек, но все еще волнующее, все еще любимое, и тем не менее не раз и не два преданное. Энс и сам никогда не понимал, что заставляет его снова и снова изменять жене с другими женщинами, которые для него значили несравненно меньше. Но и отказаться от развлечений на стороне он почему-то не мог.
Какой-то дефект в семейных генах, предполагал он. Брешь в железной добродетели Кармайклов. Вырождение, наступившее в конце концов после многих и многих поколений суровых, богобоязненных американских сверхпатриотов.
Энс, конечно, никогда не думал, что отец или кто-то из этой длинной вереницы праведных Кармайклов, его предшественников, были святыми. Но он даже представить себе не мог, чтобы Полковник, скажем, изменил жене или хотя бы помыслил об этом. Или начал изобретать всевозможные предлоги, чтобы увернуться от исполнения опасных или неприятных обязанностей. Или какой-нибудь особенно тяжкой ночью в Сайгоне отправился в тайный притон и наглотался наркотиков. Или любым способом попытался уклониться от пути, который считал для себя единственно правильным. Если уж на то пошло, Энс не мог даже представить себе, что старик на цыпочках прокрадывается в спальню этой симпатичной молоденькой Пегги, чтобы удовлетворить свою старческую похоть.
Ну, может, сигареты с марихуаной он и покуривал, учитывая, что это были семидесятые годы и Вьетнам. Но все остальное — нет. Полковник прежде всего был человеком дисциплинированным. С самой колыбели он неуклонно шел праведным путем. А для Энса жизнь была постоянной борьбой между желаниями и долгом, он знал, что много раз сворачивал с праведного пути, гораздо чаще, чем следовало, и будет поступать так и дальше. Однако он не считал, что тем самым позорно нарушает семейные традиции. По всей вероятности, отец тоже это знал, хотя был осведомлен не о всех его грехах, ох нет, далеко не о всех.