Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Шрифт:
Медведей из Жарден-де-Плант в Париже дрессировали множество людей из разных мест, и поэтому они показывали удивительно много фокусов. У пиренейских танцующих медведей репертуар был меньше: они танцевали с палкой и иногда представляли маленькие сценки – военный парад или стреляющий взвод солдат. Крестьяне из кузеранских долин научились – вероятно, у цыган, – как заставить медведя выполнять движения по звуку флажолета (маленькой флейты), а потом немного улучшили первоначальный трюк. В Эрсе даже была деревенская школа для медведей, где медведь постарше был чем-то вроде старосты класса. Обучение продолжалось примерно год. В день окончания школы медведя привязывали к дереву и продевали ему сквозь челюсть сзади зубов железное кольцо.
Некоторые из этих животных могли пародировать человека – волоча лапы и вытягивая морду, они преодолевали огромнейшие расстояния – добирались до Германии, Великобритании и даже Южной Америки. Для зрителей, которые смотрели эти грустные представления, частью аттракциона, несомненно, был сам вожак, первобытное существо с дальней окраины Франции. Существовала поговорка: «Сложение как у медвежьего вожака»;
Эти односторонние феодальные отношения хозяина с медведем были важнее для человека, чем тот крошечный доход, который приносил ему зверь. В городах и деревнях, жители которых часть года были отрезаны от мира, согнуты страхом перед лавинами и раздавлены тяжелым грузом скуки, даже опасный дикий зверь был желанным гостем. Один чиновник приехал в пиренейскую горную деревню, и там его привели к старой женщине, которой была нужна помощь. Она и ее муж вырастили танцующего медведя, но у медведей бывают вспышки гнева, и питомец искалечил ее мужа так, что тот умер.
« – У меня нет ничего, сударь, нет даже крова для меня и моего зверя.
– Вашего зверя? Вы хотите сказать, того, который съел вашего мужа?
– Да, сударь, он все, что у меня осталось от моего бедного мужа».
Сентиментальное отношение к животным, построенное на нежности к домашним любимцам, стало преобладать в середине XIX века. И тогда-то возникло мнение, что крестьяне, которые зависят от животных в повседневной жизни, всегда обращаются с ними жестоко. Рутинная жестокость действительно была распространена. Кур и гусей использовали в играх как живые мишени. И вообще к домашней птице, кажется, относились так, как сегодня относятся к насекомым. Некоторых лошадей использовали в угольных шахтах, например в Рив-де-Жиер, в черной долине к северо-востоку от Сент-Этьена. Эта долина была известна как «чистилище для мужчин, рай для женщин (потому что женщины сидели дома) и ад для лошадей». В Бретани и Мене с собаками-контрабандистами обращались не так хорошо, как в Пикардии. Семья из Мена, где соль облагали налогом, оставляла свою собаку семье из Бретани, где налога на соль не было. Собаку сажали на привязь, морили голодом, а потом отпускали на волю с тюком соли. Только самый отважный пограничник попытался бы остановить рассерженного изголодавшегося пса, который рвался домой. До 1850 года на парижской площади Боя [26] , на том берегу канала Сен-Мартин, про который ходит дурная слава, каждое воскресенье и каждый праздник натравливали собак на любое животное, которое могли найти, – быков, медведей, волков, оленей, кабанов, ослов и других собак. А люди-дикари делали ставки и наслаждались видом крови. На рынке Сен-Жермен – самом грубом из парижских собачьих рынков – покупали беспородных собак для экспериментов в находящейся поблизости медицинской школе.
26
Теперь площадь Полковника Фабьена. (Примеч. пер.)
Восприятие страдания бывает разным у разных поколений и в разных странах. Многие иностранцы, приезжавшие во Францию, были поражены добротой французских кучеров и порой ругали их за нежелание бить лошадей плетью, чтобы те шли галопом. Лошади страдали больше от человеческой глупости, невежества и неумения, чем от сознательной жестокости. Когда дилижансы дальнего следования двигались на юг, крепких першеронов, в расчете на которых они были сконструированы, заменяли на длинных и тонких лошадей, для которых тащить эту громоздкую карету было мучением. Та же судьба постигла и маленьких лошадей, которых оставили во Франции казаки после вторжений союзников в 1814 и 1815 годах. Лошади должны были разделять со своими хозяевами их неудобства. Терпеливые кобылы, на которых возили свой товар работавшие на рынок огородники из Роскофа на побережье Бретани, получили прозвище «тридцатилиговые», потому что без остановки везли цветную капусту и артишоки 30 лиг (83 мили); их хозяева точно так же ничего не ели до тех пор, пока не продавали свой груз в Ренне или Анжере.
Жестокий крестьянин, который мучает свою лошадь, чаще встречался в мифах буржуазной морали, чем в действительности. С середины XVIII века совет быть добрым к животным стал стандартным в книгах для детей. Но авторы думали не о благополучии животного, а об общественном положении ребенка. Они подразумевали, что хорошо воспитанный ребенок не должен вести себя как грубый крестьянин, который спит со своей скотиной и заставляет ее работать, чтобы добыть себе пропитание.
Самих животных стали изображать как святые существа, которые живут для того, чтобы человечество стало лучше в нравственном отношении. Популярные журналы, например Magasin Pittoresque, публиковали трогательные истории о животных-филантропах: «Умелая коза» (1833), «Любовь животных к беднякам» (1836), «Люди, которых кормили животные» (1841), «Материнская любовь кошек» (1876), «Язык ушей» (1884) и т. д. Общество защиты животных, основанное в 1848 году, за шестнадцать лет до Общества защиты детей, ставило своей целью «улучшить нравственность рабочего класса».
Первый закон против жестокого обращения с животными, закон Граммона от 1850 года, запрещал устраивать бои между животными в городах в первую очередь не потому, что животные страдали, а из-за предположения, что жестокие виды спорта могут развить у пролетариата жажду крови и подтолкнуть его к революции.
Как наклейка Всемирного фонда дикой природы на окне автомобиля не мешает ему оставлять на гудроне след из расплющенных трупов [27] , так же эта сентиментальность могла отлично уживаться с повседневной жестокостью. В Средиземном море пассажиры-буржуа стреляли с кораблей по дельфинам. Воскресные охотники могли убивать свою жертву неописуемо садистским образом. Мнение, что охотники хорошо понимают тех зверей, которых убивают, вряд ли соответствует действительности. Даже в конце XIX века некоторые охотники верили, что один сурок может тянуть другого, как телегу, и что серны и каменные бараны (горные бараны с рогами, похожими на козьи) прыгают вниз с отвесных скал и не разбиваются потому, что их рога вонзаются в землю. Многие дикие четвероногие жители Франции были известны своим соотечественникам-людям не больше, чем коренное человеческое население французских колоний.
27
Гибель животных под колесами быстро движущегося транспорта сильно влияла на численность их популяций. В этом зверином морге длиной 600 тысяч миль есть представители нескольких редких или редко попадающихся людям на глаза видов – гадюки, коршуны и куницы. Более крупные животные, такие как кабаны и олени, и, разумеется, люди были убраны прочь с дороги. В 1791 г. был принят закон, по которому владелец кареты платил штраф, если она наезжала на животное. Самое раннее упоминание о гибели большого количества животных на дорогах можно найти в дневнике Жюля Ренара (запись от 8 октября 1906 г.): «Автомобиль пожирает животных, живущих у дороги, особенно кур. Он съедает самое меньшее одну курицу каждые 50 километров». (Примеч. пер.)
Гибель животных на дорогах и разрастание городов – изобретения нашего времени, но даже два столетия назад были признаки того, что открытие и освоение Франции принесут животным бедствия и смерть. Домашние животные в городах были защищены законом Граммона, но единственной защитой для диких животных были появлявшиеся время от времени ограничения на охоту, к тому же у многих охотников запрет только усиливал наслаждение.
В начале 1780-х годов, когда ропот народа уже стал угрозой для французской монархии, геолог Орас-Бенедикт де Соссюр одним из первых заметил тихую катастрофу в царстве животных. В 1760-х годах он осуществил ряд смелых экспедиций в альпийские горные массивы.
Вернувшись туда через двадцать лет, он обнаружил, что сурок, когда-то вездесущий мохнатый дух этих гор, стал теперь редкостью.
«Жители Шамуни с увлечением охотятся на сурков, хотя выгоды от этого мало, отчего количество этих животных весьма заметно уменьшилось. В своих прежних путешествиях я встречал так много сурков, что их свист, отдававшийся эхом в горах, и то, как они прыгали и убегали прочь, было для меня постоянным развлечением. В этом году я иногда и редко слышал свист, но не увидел ни одного сурка. Охотники из Шамуни уже полностью уничтожили или прогнали прочь каменных баранов, которые когда-то были обычными животными в их горах, и, вероятно, меньше чем через сто лет здесь нельзя будет увидеть ни сурков, ни серн».
Это одно из самых ранних свидетельств того, что человек опечален исчезновением вида животных. Предположение, что какая-то разновидность живых существ может вообще исчезнуть с лица земли, впервые высказал Кювье в 1796 году в своем сочинении о мамонте, но эта мысль долго казалась какой-то непонятной, чисто научной идеей. В 1825 году Жорж Санд, которой тогда было 21 год, без всякой озабоченности писала в своем пиренейском дневнике: «Мы едим только медвежатину и мясо серны, но не видим ни медведей, ни серн». (На самом деле она, должно быть, ела замаскированную козлятину.) Серны, сами того не зная, помогали людям исследовать Альпы. В 1844 году серна, исчезнув за дальним хребтом, показала одному ботанику, что между Симплоном и Большим Сен-Бернаром есть неизвестный до тех пор перевал [28] . На сто лет раньше стаи серн были обычным зрелищем. Теперь альпийских серн, так же как пиренейских, можно было увидеть только летом в подзорную трубу на окраине ледников и снежных полей. Каменные козлы в Пиренеях почти исчезли к середине XIX века и сохранились лишь на склонах Маладетты. Муфлонов – диких овец с большими завитыми рогами – видели все реже повсюду, кроме Корсики. Медведи в Юре практически исчезли к 1800 году. В конце XIX века пиренейские вожаки медведей ввозили своих животных из России или с Балкан.
28
Рион – перевал, названный Коль-де-Северен. Вероятно, это нынешний Коль-де-Луви, расположенный к северу от Большого Сен-Бернара. (Примеч. авт.)
Возможно, некоторые подвиды вымерли раньше, чем были открыты.
Незадолго до Французской революции охотники поймали возле города Люс-Сен-Совёр детеныша рыси, убив перед этим его мать. До этого случая мало кто предполагал, что рыси живут так далеко на юге – в Пиренеях. В Веркоре в 1820 году их еще убивали из ружей, но к концу XIX века они исчезли и там. Дикие коты в 1830-х годах уже были редкостью, хотя их было удивительно много в Булонском лесу на окраине Парижа. Ронские бобры и с ними отечественные бобровые шапки в 1840 году были на грани исчезновения.