Открытие медлительности
Шрифт:
Бек сказал им, что это совершенно не опасно. Худ заметил, что там, может быть, очень красиво. Ричардсон заверил со всей определенностью, что наверху есть спасающая денница, которая всех защитит. Хепберн пробурчал:
— Вы мужики, в конце концов, или нет?
Джон выслушал все это вполуха. Поскольку он
с уважением относился к вояжерам, они терпеливо ждали, что же он скажет. Он смотрел вдаль, подбирая подходящие фразы. Затем он повернулся и посмотрел на Соломона Беланже:
— У нас не прогулка. Но позади нас больше опасностей, чем впереди. — Затем он снова обратил свой взор к морю и тихо добавил, как будто только для себя: — Иных возможностей осуществить
Соломон Беланже сказал, что, значит, придется обходиться тем, что есть. Бек скривился. Остальные англичане откровенно восхищались Джоном. Экспедиция начала готовиться к выступлению.
Бек все никак не мог успокоиться — что-то засело в нем, то ли шутка, то ли дерзость, то ли ярость, и он, судя по всему, все никак не мог избавиться от неприятного груза. Не было никого, кому интересно было его мнение, никого, кто был бы таким же, как он. Вот почему он в конце концов обратился к Худу и сказал, будто извиняясь за что-то:
— Не люблю я таких речей. Строит из себя святого, чтобы ему всякий помогал, прямо тебе Нельсон какой-то!
Поле, усеянное костями и черепами, вросшими в мох, словно серые камни, иные со следами от ударов боевых индейских топоров, — вот оно, то самое место у Блади-Фолл, где пятьдесят лет тому назад Сэмюэлю Херну не удалось предотвратить кровопролития.
Джон Франклин знал, без эскимосов ему не обойтись. Он боялся, что они еще не забыли тех страшных событий. Там, где люди ничего не записывают, прошлое таит в себе опасность. Теперь он часто вспоминал тех погибших, что лежали на дне копенгагенской гавани.
«Вести себя как подобает джентльмену», «игнорировать страх». Как мало толку от этих фраз, когда ты командуешь людьми.
Один или два туземца, это еще ничего. Если они будут приближаться медленно, можно успеть внушить им доверие. Хуже, если появится целое племя, причем неожиданно, или если вообще никто не покажется.
Бухта была пустынна, даже птицы не летали в небе. Джон держал в руке список с названиями, которые надлежало присвоить горам, рекам, мысам и бухтам: Флиндерс, Бэрроу, Бэнкс, имена всех англичан, участвующих в экспедиции, и имя губернатора, представляющего «Компанию Гудзонова залива». Что значат, впрочем, все эти имена! Если они тут умрут от голода или их убьют, ни одно из этих названий не переживет их, и горы останутся безымянными! Вместе со своими людьми он обошел все поле с черепами, как некогда вместе с аптекарем он обошел поле брани под Уинсби. Ему хотелось, чтобы они все поняли, что означает для эскимосов встреча с незнакомыми пришельцами. Но для Бека эти старые кости, судя по всему, были всего лишь доказательством того, что с эскимосами можно управиться, если они позволят себе шалости.
Вдруг Хепберн ахнул:
— Святые угодники! Началось! — Его застывший взгляд был устремлен в сторону моря.
Краем глаза Джон уловил, что бухта как-то вся переменилась и потемнела. Он обернулся.
Добрая сотня каяков и множество открытых лодок чуть большего размера почти бесшумно продвигались к берегу — как на охоте, когда охотник неслышно подкрадывается к дичи. Белые люди тотчас же бросились к оружию. Джон закричал:
— Зарядить и держать наготове! Не стрелять, никаких предупредительных или случайных выстрелов! Иначе все пропало!
Эскимосы, похоже, следили за каждым их движением, во всяком случае они тут же все вместе развернулись, синхронно, как стая рыб, и устремились к небольшому мысу, который находился приблизительно в четырехстах ярдах от бухты.
— Я пойду с Августом один, — сказал спокойно Джон. — Если со мной что случится, командование переходит к доктору Ричардсону.
— А если они возьмут вас в заложники, чтобы заманить нас всех, а потом перебить?
— Нам нужно привлечь их на свою сторону, — ответил Джон, — И довольно! Делайте, что я говорю!
Август получил указание следовать за Джоном, на расстоянии двух шагов. Они шли так же медленно, как Акайтхо в форте Провиденс, даже, быть может, еще медленнее. Акайтхо и Мэтью Флиндерс научили Джона, как должен держать себя вождь.
Эскимосы тем временем успели высадиться на берег и стояли теперь, глядя в одном направлении, словно стая шерстистых собак, застывших неподвижно в ожидании надвигающейся опасности. У некоторых на лицах была татуировка, волосы у всех черные. Различить их будет непросто, подумал Джон. Теперь он остановился и придержал Августа. Тихонько просчитал до двадцати и сказал:
— Начинай!
Август знал, что ему следует говорить. Джон сам заставил его выучить все фразы наизусть. На всякий случай он привлек и Июня, чтобы проверить, говорит ли он то, что нужно: мирные намерения, подарки, обмен продуктов питания на «хорошие вещи», не видали ли они тут большого судна, в той стороне, где восходит солнце. И все повторять — мир, мир, мир.
Когда Август закончил, эскимосы вскинули руки и принялись хлопать в ладоши, как восторженная публика в опере. Дьявол его разберет, что означает у них это хлопанье?! Может быть, не одобрение, а совсем наоборот! Громко и ритмично они выкрикивали все хором: «Тейма, тейма, тейма!»
Хорошо, если это не «месть». Джону вспомнились «Смерть или слава», «Хлеб или кровь». Августа он ни о чем спросить не мог, потому что его уже окружили со всех сторон эскимосы, продолжавшие бить в ладоши. Теперь главное — не уронить достоинства, это он знал. Вот почему он остался стоять, где стоял, благосклонно принимая «тейму», звучавшую все громче и громче, как знак всеобщего ликования, втайне надеясь, что оно означает нечто вроде «добрый день».
«Тейма» означало «мир»!
Передали подарки: два котла и множество ножей. Затем начался обмен. Эскимосы предложили трубки и стрелы, копья и деревянные солнцезащитные очки, за это они хотели получить все, что только попадалось им на глаза из металлических предметов и приборов. Довольно скоро они перешли на самообслуживание, самостоятельно отбирая необходимые им вещи. Мило улыбаясь, они совали нос куда только можно и умудрились стащить у Бека пистолет, а у Хепберна — плащ. Бек кинулся отбирать свой пистолет, но они заголосили дружно «тейма» и не отдали добычу.
Джон сидел, как скала, и не двигался. Он знал, что ему самому от чужих ловких рук ни за что не уберечься, и потому призвал к себе Хепберна. Один из эскимосов как раз попытался отрезать у него пуговицу с мундира. Джон только посмотрел на него внимательно. Хепберн шлепнул его по рукам и отослал к Худу, у которого полно было пуговиц на обмен. На какое-то время это подействовало.
Царила полная неразбериха, и как с ней управиться, пока было неясно, оставалось только выжидать. Джон чувствовал, что стоит ему сейчас подняться, выказать тревогу или начать кричать, командовать — на экспедиции можно будет ставить крест. К тому же эскимосы прекрасно понимали, что такое пистолеты и ружья. Едва только кто-нибудь из белых приближался к своему оружию, они тут же вцеплялись в него и кричали хором «тейма, тейма», а некоторые принимались ритмично похлопывать невольного пленника по груди.