Открытый финал не подходит
Шрифт:
— Тебе точно стало лучше?
— Не забивай голову, думай над книгой. Как только я окажусь в сюжете, это перестанет быть важным.
Ивану хватило ума не докучать мне больше звонками. Я не поставила его номер в «черный список», посчитав это слишком демонстративным жестом. Хотя искушение было.
В тот вечер устала больше обычного. После работы даже поленилась зайти в магазин за продуктами. Достала из холодильника чудом оказавшийся там йогурт, им и поужинала, сидя перед телевизором. Смотрела новости, но не запомнила ничего, кроме того,
Я подумала о том, что настроение настроением, а подарки к Новому году пора бы и купить. И за горошком сходить. Какой же Новый год без горошка?
В хижине я теперь оказывалась каждую ночь. И неизменно встречала Ренриха, занятого каким-нибудь делом. Он словно поставил себе задачу подлатать всю вымышленную реальность: перевесил покосившиеся полки, заменил заедающий замок на подвальной двери. Кормил дымокота. Между ними установилось нечто вроде временного перемирия. Кот в моем присутствии по большей части делал вид, что игнорирует Ренриха. В какой-то момент они оба — и Ренрих, и дымокот — начинали посматривать в сторону окна. Через некоторое время прилетал дятел, ставший общим приятелем. По крайней мере, кивал головой он обоим.
Мне начинало казаться, что в хижине поселились уже два кота.
С Ренрихом мы разговаривали на самые разные темы, обходя стороной схожесть его истории с историей Рона. Я с тревогой приглядывалась к своему отрицательному персонажу, но признаков прежней «прозрачности» больше не замечала.
— Ты плохо выглядишь, — хмуро заметил Ренрих спустя две встречи.
— Вот спасибо! — буркнула я. Видите ли, пришла отдохнуть после тяжелого рабочего дня! Последние дни перед длинными выходными, как и перед отпуском, всегда кажутся самыми невыносимыми, как будто тебя нагружают всем, что только можно придумать. Так сказать, для профилактики, чтобы не расслабилась.
— Ты высыпаешься? — настаивал Ренрих, проявив назойливость. Вот ведь надо же ему было пристать! Не мог, что ли, как обычно, смешную историю какую-нибудь рассказать? Их у Ренриха в запасе было много, и он обладал ценным качеством — умел рассказывать так, чтобы до последнего казалось, будто история самая что ни на есть серьезная. В общем, держал интригу.
— Просто последние дни много работы.
— И ты после этого сразу сюда. Как ты вообще умудряешься писать книги?
— Для меня это вымышленная реальность, — напомнила я. — А хижина — не для работы, на самом деле. Всего лишь, чтобы отдохнуть и сосредоточиться, если в сюжете случился затор.
— Но теперь-то ты приходишь каждую ночь, — заметил он.
— Откуда тебе знать? Разве здесь меняется время суток? — заинтересовалась я. Нет, ну, правда, вдруг это только для меня… Или мир начал жить своей жизнью и скоро мне просто не будет сюда ходу. А вдруг…
Ренрих наблюдал за мной.
— У тебя становится такое лицо, когда ты увлекаешься какой-то мыслью, — сообщил он.
— Какое? — подозрительно спросила я.
Он задумался. Видимо, выражение моего лица было попросту неописуемым, раз он затруднялся с нужным определением.
— Занятное, — разродился он, наконец.
Я
— Ну ладно. А то я уже начала опасаться, что оно такое страшное, что ты онемел от ужаса.
Ренрих тоже улыбнулся.
— Здесь всегда ночь, — напомнил он мне. — Но часы бьют в двенадцать, так что я могу уверенно сказать, что между твоими появлениями проходит в среднем от двадцати двух до двадцати четырех часов.
— Часы? — поразилась я. — Думала, они сломаны!
— Нет, идут. Видимо, ты очень хотела от меня избавиться. Вот реальность и начала отсчитывать время.
Прозвучало… неприятно.
— Я вовсе не хочу от тебя избавиться, — тихо произнесла я.
Ренрих усмехнулся.
— Реальность явно с тобой не солидарна. Ладно, не бери в голову.
Но я уже не могла «не брать в голову». Одно дело, когда фантазируешь, и совсем другое — вот он сидит перед тобой, живой человек. Уже не пытается притворяться плоским пафосным героем. Какой есть. Немного угрюмый, не особенно любящий выдавать свои сомнения, с хорошим чувством юмора и изрядной долей самоиронии, которая, наверное, в последнее время спасала его от сумасшествия. Смелый, решительный, предприимчивый: ведь самого автора достал! Считайте, совершил то, что должно быть невозможно. Пожалуй, все эти качества я, не задумываясь, приписала бы главному герою. Положительному, не отрицательному. Ну, разве что умение готовить в качестве обязательного условия положительности прежде мною не рассматривалось. И… куда это тебя, Вика, несет?
Тянуло меня все туда же: сравнивать Ренриха и Рона. Дурацкое, конечно, занятие. И обидное, наверное, поэтому самого Ренриха в результаты своих наблюдений я больше не посвящала. Но мне, как автору, нужна была твердая версия происходящего. Потому что есть ведь персонажи, которых в книге герои вообще издали увидели. И посвящены им не три абзаца, а предложение-другое. Так что же, они все должны исчезнуть после того, как мир «стал самостоятельным»? Странно ведь, учитывая, что в этом мире должно быть чуть побольше обитателей, чем персонажей книги. На миллиарды так побольше…
Ренрих сделал снеговика. Вместо носа воткнул длинную шишку, которую, по его словам, притащил из леса дятел. Видимо, из дружеских побуждений. Снеговик получился мощный, выше меня на целую голову. А ведь на этой голове было еще пластиковое ведро веселенькой зеленой расцветки. Мы рассматривали снеговика, а филин со своего насеста следил за нами, прикрыв один глаз. Вроде как и не особо мы были ему интересны.
— Тебе настолько скучно? — спросила я сочувственно. Бедный Ренрих, может, это и не снеговик вовсе, а снежная баба?
— Ты сама сказала, что в этом месте ничего раньше не менялось, — напомнил мой отрицательный герой. Ну да, говорила. Что прежде мне казалось, будто здесь все идеально. Воплощенный покой и стабильность. А теперь мне вдруг начало казаться, что было бы неплохо сделать хижину повеселей. Праздник приближается, как-никак. Про Новый год Ренриху пришлось рассказывать подробно — у них там, в космофантастике, праздники были совсем другие.
— Глупый вышел подарок, да? — предположил Ренрих, наблюдая за мной.