Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011

Хоружий Сергей Сергеевич

В корпоративном управлении, которое вышло за рамки промышленной корпорации и распространилось на общественное правление, на государственное и прочее, весьма популярна и даже авангардна в некотором роде проблематика рисков: управления рисками, перераспределения рисков и т. д. Риски осмысляются на гране известной нам и хорошо продуманной событийности (риск — это всегда риск какого-то события или ситуации) — событийности и схемы «вызова-ответа», точнее, «вызова-шанса». Про это я сейчас ничего говорить не буду, но интонационно это ровно та же самая реальность только немножко отдаленная от нас, гуманитариев, поскольку корпоративный мир, все-таки, достаточно автономен.

Но есть нечто «новенькое», на чем я хотел бы остановиться чуть более подробно. Это предложенное сторонниками трансгуманизма расширение темы «шока будущего», которую ввел в свое время Тоффлер. Речь идет именно о будущем в единственном числе, то есть о теме

будущего как такового. И хотя там широкая палитра образов этого будущего нарисована, но все-таки мне важно, что это была именно недифференцированная номинация. Встреча с любым будущим всегда вызывает некие опасения. Те, кто занимается психологией управления и, в частности, корпоративного управления, долго упражнялись на тему, как бы сделать нашего человека более склонным к изменениям любого рода, то есть склонным к продвижению к будущему, как сделать так, чтобы он руководствовался образами будущего и так далее. Но господа трансгуманисты (а это одно из многочисленных международных движений за будущее человечества, но, грубо говоря, без человека, или во всяком случае не в том его виде, в котором мы его знаем) и, в частности, один из идеологов трансгуманизма, остроумный автор, господин Юдовский, расширил эту концепцию шока будущего, градуировав шоки и введя представление о том, что они не размытые и что есть разные уровни шоков. Дальше будет понятно, в каких целях. А что здесь «новенького»? В данном случае речь пойдет о состояниях вот этого ужаса, опасливости, риска и так далее в технически генерируемых и проектируемых системах. Это не природные катастрофы, которые сопровождают нас в течение всей нашей истории, это не социальные катастрофы, которые все-таки имеют отношение к естеству нашей повседневной жизни, это ожидаемая реакция на ожидаемое событие по схеме «если вот это, то — ууу!». А как справляться с этими ужасами — этому и посвящена сама по себе техника такого градуирования.

Уровень шока первый. Это обычный человек с улицы, более менее нормально воспринимающий какие-то приевшиеся технологии, но все еще реагирующий как-то не очень адекватно на вновь поступающие. Это нулевой градус. Побаиваемся просто трамвая, чтобы он нас не переехал или еще чего-нибудь, но это уже оестествленное присутствие результатов технического производства и технического творчества. Уровень шока первый — это уже теперь нам хорошо известная виртуальная реальность, возможное продолжение жизни до ста лет, которое нам обещают и так далее. Продвижение современных технологий, освещаемое некими авангардными технологическими журналами. Легко себя чувствуют на этом уровне любители новинок, ученые, технофилы, программисты. Есть определенный контингент людей, которые тут как рыба в воде, а для всех остальных это что-то весьма тяжелое.

Уровень шока второй. Физическое бессмертие, освоение других планет, радикальная генная инженерия, инопланетные культуры и т. д., что является нормальным для формата научно технической политики. Но когда сначала появляется очередная овечка Долли, а потом (и это уже реальность) гибрид поросенка с медузой, который по ночам испускает из себя фосфорицирующий свет, то тут как-то люди начинают немножко волноваться. А есть еще проект «Минотавр», который сейчас осуществляется в Великобритании и который нацелен на получение стволовых клеток из гибрида человека и коровы. Они, конечно же, клятвенно обещают, что больше двух недель этот гибрид жить не будет, что стволовые клетки будут извлекаться и их будет много на радость всем, поскольку не надо будет торговать биоматериалом каким-то и т. п. Но я вздрагиваю в таких случаях, а их все больше и больше. И это только второй уровень.

Уровень шока третий. Это нанотехнологии, усиление человеческого интеллекта, загрузки всякого рода типа матрицы, перестройка тела. На одной выставке современного искусства я увидел такое (почему-то это проходит по линии современного искусства), что даже слова для этого нет в искусствоведении. Короче говоря, это человек с выращенным и вживленным третьим ухом. Очень эстетично, то есть безумно красиво. С одной стороны — одно ухо, а с другой — два уха, и так они хорошо посажены. Причем это третье ухо работает не как приемник звука, а наоборот как репродуктор. И такого рода затей, проходящих под рубрикой современного искусства, а не технологий, хотя используются современные технологии и биотехнологии, в первую очередь, — такого рода затей очень много. Они тоже уже присутствуют.

Уровень шока четвертый. Это все что связано с перестройками сознания, сверхразумом, и вообще это постчеловечество, гибридизированное всякого рода компьютерными вычислениями, и так далее вплоть до мистической точки сингулярности, к который, по мнению трансгуманистов, все дело и движется.

Автор заканчивает свои перечисления многозначительно: «Если существует уровень, превышающий пятый, то я не уверен, что я хочу о нем знать». Ну, а методически значимое суждение, которое из этого обычно выводится, состоит в том, что хорошо себя чувствуют на «N»-ом уровне шока те, кто неплохо осведомлен об «N+1»-ом уровне. Вот если какой-то рефлексивный выход уже произошел, произошла уже какая-то трансгрессия на следующий уровень, и ты уже начинаешь свыкаться с тем, что это возможно, то тогда нижележащее воспринимается как более или менее приемлемое, ну и так далее.

Я перечислил эти вещи для того, чтобы подчеркнуть, прежде всего, что системы, соприсутствие с которыми вызывает в данном случае шок, вплоть до ужаса, — эти системы технически порождаемы. Часть из них уже реализована, другая в демоверсиях. Третья на подходе, четвертая технически мыслима, во всяком случае, никаких законов, типа термодинамических ограничений на вечный двигатель, здесь не сформулировано. А человек такое существо, что если какую-нибудь гадость можно в этом мире сделать, то будьте уверены, она непременно будет сделана, и эта возможность будет реализована. И вот от самых простейших, привычных для нас страхов и ужасов до генерируемых реальностей, вплоть до специальной техники террора (а как мы знаем, основная цель террора — создание страха у основного, не воюющего населения), — все это становится время от времени (и, может быть, все чаще) в этой социально-событийной режиссуре просто инструментом и прямой целью. Вот примерно спектр таких типов. Вернее, тип-то один — аффективно-катектический, но его реализация, его проявления весьма разнообразны на разных горизонтах нашего существования от прошлого до настоящего и вплоть до проектируемого будущего. Таково поле, в котором возможно рассмотрение сюжета.

Из общей этологии и физиологии активности известны по меньшей мере три исхода при встрече с опасностью, о которой оповещает ориентировочный рефлекс «что такое». Это, понятное дело, побег или уклонение (страшно — бежим). Замирание в позе покорности вплоть до кататонии (сдаемся на милость победителя). И последнее — нападение (принять бой и осуществлять агональное поведение). Ясно, что проактивным здесь является только нападение. И также ясно, что это стратегия, на животном уровне совершенно понятная, применительно к таким реальностям, как перечисленные выше политические ситуации, возможна в ограниченном виде. Когда оружие критики превращается в критику оружия, то есть в случае революции, то возможности этой стратегии крайне малы. А пример с трансгуманизмом прицепил сюда прежде всего для того, чтобы было совершено ясно, что никакие проактивные стратегии в этом случае невозможны. Убежать от этого невозможно, хотя бы по причине того, что эта ситуация сейчас, здесь не присутствует, а в будущем большинство из нас еще не находится, поэтому бежать оттуда нам тоже невозможно. Поэтому какое-то проактивное реагирование на это или отрабатывание этого страха невозможны. Страх при этом реален, а реальное действие совершить невозможно. Поэтому должны быть и могут искаться такого рода стратегии и действия — а это уже общий вопрос для антропологии — проактивные стратегии и действия, а также обеспечивающие их психопрактики, снижающие уровни риска и шока. Стратегии, адаптирующие, предадаптирующие нас к тем реальностям, которые, как может показаться в проектном мышлении, грядут и к которым можно относиться без гнева, страха, ужаса, то есть более или менее рационально и ответственно.

Это вот развернутая первая часть и преамбула. Дальше у меня есть две, примерно такие же, части, но чуть покороче. Я был бы вам очень признателен, если сейчас мне задали бы пару вопросов наводящего толка. Я же навигатор все-таки.

Обсуждение

Ахутин А.В.: А о жизни в нас самих что-то будет?

Генисаретский О.И.: Дело в том, как сказано в моем приглашении на семинар, что это третий эпизод, который я сегодня излагаю. А два были прочитаны в Московской международной киношколе, один — год назад, другой в этом году. Они опубликованы у меня на сайте, я там сделал ссылки. Но кроме того, что я сказал, сейчас мне для дальнейшего движения, в общем-то, ничего не нужно, достаточно просто этого ориентира, этой пометки.

Вопрос: Олег Игоревич, Вы сказали про то, что страхи должны как-то уменьшаться.

Генисаретский О.И.: Я не сказал этого.

— Ну, я так услышал.

Генисаретский О.И.: Где страх, там и спасение.

— В конце было сказано про адаптацию и про снижение страха.

Генисаретский О.И.: Общим местом и на экране, и в жизни является суждение о том, что нет людей, которые не бояться. Но есть ситуация, когда человек встает из окопа и идет в бой.