Открытый путь [сборник]
Шрифт:
— От всей души благодарю, святой отец. Я и не надеялся услышать столь подробные и точные разъяснения. А теперь мне пора в путь.
— А может, задержишься, отдохнешь? — От собственной разговорчивости у настоятеля пропала всякая подозрительность.
Но всадник уже трогал с места, беспечно крикнув:
— Нет, я тороплюсь, у меня там свидание!
Настоятель хотел было высказаться соответственно, но, решив, что к мирянам монастырская мораль неприменима, поднял руку.
Когда я, отъезжая, оглянулась, он поднял правую руку, то ли благословляя меня в путь, то ли отмахиваясь. Задерживаться мне не было никакого резона —
Дело в том, что я вовсе не была так уж уверена в том, что возглашала. И для того, чтобы убедиться в своей правоте или неправоте, должна была отправиться на поиски Сломанного моста. Передо мной, как в сказке, лежало три дороги. Расклад такой: на север — бандиты, мародеры, бродяги и прочее хорошо знакомое отродье. Южнее — древняя культура, монастыри, библиотеки, знания и прочие хорошо знакомые соблазны. И Безлюдные земли, они же Заклятые, они же Открытые — черт знает что.
Не важно. В конце концов, я все равно туда попаду. И найду Сломанный мост над ущельем. Когда настоятель произнес это слово, я вспомнила свой сон и поняла, что мост был не над рекой, а над ущельем.
Интересно, могла бы Алиена ограбить путника на большой дороге? Или огреть по голове своего старого учителя?
Наверное, нет. Так что, скорее всего, я действительно Селия, а мои сны и видения — от оговорок Найтли да от книг. Что же до моих знаний, то разве не утверждал философ, что все истинные знания, по сути своей, являются воспоминаниями?
А если Найтли действительно вызвал душу Алиены из небытия и вселил ее в бездыханное тело? А потом оказался не в состоянии изгнать ее, потому что Алиена всегда была сильнее Найтли — и в прежнем своем существовании? Тогда, когда Алиена взяла оружие и вышла вперед из насмерть перепуганной толпы… а кстати, откуда я вообще об этом знаю? Найтли ничего на этот счет не говорил. И с чего я так уверена, будто Алиена погибла в бою? Может, ее побили камнями, а тело бросили в костер?
Найтли вообще много чего не сказал об Алиене. Была ли у нее семья, родные? Из того, как презрительно отзывался Найтли о моем — Селии — происхождении, можно заключить, что Алиена принадлежала к знати. И это все. Любила ли она кого-нибудь? Если да, то, уж верно, не Найтли. Хотя с чувствами вообще-то сложно. Сколько лет и усилий затратил Найтли, чтобы вернуть Алиену к жизни, — и все из ненависти и зависти. Сделал ли бы кто-нибудь подобное из любви? Сомневаюсь.
Единственное, в чем я не сомневалась, — там, за Сломанным мостом, было очень страшно. Найтли не был трусом, но там он испугался. И всю жизнь пытался эту трусость оправдать. Но что могло его так испугать? И почему Алиена смела ступить туда, куда не осмеливались другие?
Может быть, я вспомню об этом у Сломанного моста. А если нет? Но нет и выбора. Если я — Алиена, так тому и быть. А если нет — мне придется стать Алиеной. То, чего не сумел Найтли, я сделаю сама своими силами. Даже если на это уйдет вся моя жизнь.
И почему-то я почувствовала, что ничуть об этом не пожалею.
Селия и Алиена
По другой тропинке быстро входит Оливер.
Он проснулся и сразу понял, что судьба его изменится. Словно это было написано на стене. Огненными буквами на трухлявой стене паршивого постоялого двора. Может быть, из-за того, что за углом кто-то свиристел на флейте, и это показалось ему знамением. Музыка всегда действовала на него сильнее слов, и это было странно — ведь слова были его хлебом насущным. Что-то такое было связано в его памяти то ли с музыкой, то ли с самой флейтой в тяжелом рассветном тумане — песня, стихи, пророчество… Не важно.
Напрасно он обозвал постоялый двор паршивым. Что он роскошней возжелал в деревне и за такую плату? Радоваться надо, что и такой ночлег нашелся. У священника, разумеется, он мог бы жить даром, а здесь только столоваться. Но у старика вообще не жилье, а клетушка, и как это епархия такое допускает? «Буду в Эрденоне, — подумал он, — пожалуюсь епископу. Когда буду в Эрденоне. Если буду».
В самом деле, что его удерживает в деревне? Уже неделя минула с тех пор, как он закончил копировать редкую рукопись «Крещения эрдов», сохранившуюся в местной часовне и содержавшую страницы, которых не было в канонических списках. И торчит здесь исключительно из-за мерзкой погоды, отбивающей у человека всякое желание действовать, и нытья местных мудрецов (трактирщик, патер и староста), неустанно повторявших, что на больших дорогах житья не стало от бандитов — грабят, режут, убивают, едва отойдешь за околицу, и в одиночку добраться до Эрденона никак нельзя.
И деревенских он напрасно обругал. Они хорошие люди, желают ему добра и никогда не бывали дальше своей округи. Поэтому им страшно. А он торчит тут из-за собственной бесхребетности и… да, мерзкой погоды.
А погода действительно отвратная. Лето еще не кончилось, а морось, сырость, туманы как в ноябре. Староста говорит, что такое здесь не редкость. А трактирщик добавляет, что об эту пору вся нечисть, что поперли с Заклятых земель, сползается на болота, и все начинают долго и склочно спорить, нечисть это или обычные живорезы.
Он оделся, умылся и пошел к часовне. Странная она была. Посвящена святому Хамдиру, одному из первых эрдских святых — личности настолько легендарной, что даже представители церкви, не рискуя навлечь на себя гнев Святого Трибунала, высказывали сомнения в его существовании. Между тем в полуосыпавшейся росписи он заметил изображение Четырех Врат — языческий карнионский символ. Может быть, еще в неописуемо далекие времена Темного Воинства здесь находился форпост Карнионы? Но при чем тут святой Хамдир? Если бы он разрушил языческое капище и заменил его часовней, жития бы об этом повествовали. Но там о подобном деянии святого не было ни слова. Однако, если вдуматься, «Крещение эрдов» — источник весьма авторитетный — ни словом не упоминает и самого Хамдира. Даже самый полный список из часовни, во его имя воздвигнутой.
Священника он не застал. Но тот успел здесь с утра побывать. При алтаре теплилась лампада, едва освещая фреску на стене: святой Хамдир, презрев знатность рода, исполняет при монастыре обязанности простого привратника. И рядом — знак Четырех Врат.
Очень жаль, что он не застал старика, больше он его не увидит. Потому что судьба его изменится.
На единственной улице разом взлаяли собаки, послышались хрипение, надсаженные голоса и отвратный скрип застревавших в грязи колес. Судя по гомону, это не было нападение. А по голосам — обоз не купеческий.