Открывая Итаку
Шрифт:
С трудом добравшись до выхлопных труб, он вынужден был передохнуть. Силы покидали его, страшная жажда жгла губы. Он постарался отогнать от себя навязчивое видение руки, медленно приближавшейся к треугольной кнопке… «Что-то теперь делают Билль и профессор?.. Только бы не загноилась рана…»
Он сознательно старался отдалить момент, когда нужно будет проверить диаметр цилиндра. Быть может, ему уже здесь придется отказаться от своей отчаянной затеи? Но тогда хватит ли у него силы вернуться в отсек-шлюз?..
На его счастье, труба оказалась достаточно широкой. Проталкиваясь руками и ногами, Матей полз вперед, как в бесконечном кошмаре, пока, наконец, не стукнулся шлемом о непредвиденное препятствие. При свете электрического фонарика, он с ужасом увидел, что отверстие, через которое газы проникали в выхлопную трубу — темный кружок в центре массивной металлической пластинки, имело в диаметре всего лишь несколько сантиметров.
Казалось, все его усилия были напрасны. Во власти минутного безумия, он ринулся головой вперед на препятствие.
Металлическая пластинка поддалась.
С минуту Матей пролежал без движения, не понимая, что произошло. Затем, осторожно оттянув голову назад, он увидел что-то вроде крышки, прикрепленной только с одной стороны петлями, а с другой стороны опиравшейся на тугую пружину.
По ту сторону крышки находилась компрессионная камера. Проникнув в нее и дав коварному люку закрыться за собой, Матей подумал, что если инженер нажмет теперь на треугольную кнопку, то давление паров раздавит его, несмотря на всю прочность костюма. «По крайней мере, таким образом я избегну агонии в одиночестве!»
Теперь он должен был приготовиться к самому трудному: он не строил себе никаких иллюзий относительно встречи с Ларсоном. В своем безумии, инженер не поколебался выстрелить в Билля и уж, конечно, не отступил бы перед новым преступлением. Единственным шансом Матея было застать его врасплох и лишить возможности действовать. Это была лотерея с единственным выигрышным билетом.
Заметив, что нервное возбуждение, поддерживавшее до тех пор его силы, почти окончательно покинуло его, Матей решил, что — так или иначе — надо кончать. Он, пошатываясь, направился к стенке контрольной камеры и принялся искать на ней механизм, открывающий металлическую крышку люка. В глазах у него мутилось, пальцы дрожали; он не успел его найти, когда люк вдруг открылся и в его проеме появился Ларсон в скафандре космонавта.
Инженер тотчас же сообразил, в чем дело; он шагнул вперед, протянул руки и, схватив Матея за плечи, сжал его, как в клещах. Изнемогая от усталости, Матей даже и не попытался сопротивляться.
Заставив Матея опуститься на колени и держа его железной рукой, Ларсон готовился сорвать с него шлем. Глядя на металлический круг, за которым таилась темная, бездонная пропасть космоса, Матей понял, какую ужасную гибель готовит ему бывший партнер по шахматам. И ценой сверхчеловеческого усилия, вырвался из рук инженера, шатаясь, прошел несколько шагов, отделявших его от контрольной камеры, и шагнул через оставшийся открытым люк. У него еще хватило сил запереть за собой дверцу. Затем он погрузился в давно уже манившую его мглу.
… Тук! Тук! Тук!
Молоток профессора отбивает осколки от рубиново-красной скалы, испещренной серебристыми жилками. Осколки падают медленно, кружась, как листья деревьев на далекой планете людей, и, коснувшись почвы Марса, превращаются в гигантских гусениц, оставляющих за собой сверкающий след.
Тук! Тук!
Куда делся профессор?.. Возле рубиново-красной скалы стоит только один Билль Рамзей. Он бьет себя в грудь кулаками и кричит: «Один в космическом пространстве!.. Один! Один!..» Откуда-то появляется и Ларсон, толкающий перед собой крохотную пушку. Он запаливает фитиль зажигалкой-револьвером и зло смеется: «Шах и мат!» Снаряд бесшумно вылетает из короткого ствола. Пораженный в плечо, Билль описывает странную траекторию. Его силуэт уменьшается с молниеносной быстротой, как бы растворяясь в кроваво-красном воздухе. Слышен только его невнятный голос: «Один… Один… Один…»
Тук! Тук!
Матей тихо застонал. Каждый стук болезненно отдавался в его мозгу. Приоткрыв глаза, он увидел совсем близко от своего лица покрытый толстым слоем мелена пол. Он попытался было подняться, но слабость сжала его суставы словно пуховыми браслетами, утыканными внутри миллионами булавок.
Тук! Тук! Тук!
Стук доносился из паровой камеры… Ларсон!
Свежие воспоминания теснились в мозгу Матея. «Билль и профессор ждут меня… или, быть может, не ждут больше? Вентиляторы остановились…»
Стук прекратился: «Что с Ларсоном? Запаса кислорода должно бы хватить ему на час. Но сколько же времени прошло с тех пор, как я лишился сознания?»
Ему удалось подняться на ноги и снять с себя костюм, но тотчас же слабость захлестнула его своей обманчивой волной, из власти которой он смог вырваться лишь с трудом. Он прильнул ухом к стене. Прислушался. Ни звука. Лишь мерный гул текущей по жилам крови. «Уж не лишился ли Ларсон сознания?.. Открою!.. А если он притаился?..»
Обернувшись, он окинул взглядом скругленные углы помещения, как бы ища ответа. Его взор скользнул по доске вспомогательного управления и остановился, привлеченный матовым блеском треугольной кнопки. И тотчас же из глубины его памяти возникли заученные наизусть фразы: «В случае аварии главных средств управления на посту пилотажа, космонавты могут воспользоваться вспомогательными средствами, находящимися в контрольной кабинке. Порядок на доске тот же: 1) рычаг включения атомного двигателя; 2) треугольная кнопка, приводящая в действие вспомогательные двигатели…»
Матей вздрогнул: «Только одно движение и… это будет совсем безболезненно: давление газов в один миг уничтожит его!»
Он оторвал взгляд от треугольной кнопки и как бы очнулся от галлюцинации. Промелькнувшая в его уме мысль казалась ему теперь чудовищной. Перед глазами встал спокойный лоб склонившегося над шахматной доской инженера, он увидел, как барабанят по столику его длинные пальцы, в то время как он, Матей, мучается, ища выхода из отчаянного положения. Он вспомнил ночь, проведенную ими вместе на террасе Астрономической обсерватории, когда они промечтали до утра о странных пейзажах Марса.
Матея начала бесить его собственная нерешительность: «Прежде всего, надо освободить остальных! Затем мы все вместе решим, как поступить с Ларсоном…» — «А если ты не застанешь его больше в живых? — шепнул ему внутренний голос. — Быть может, он вдыхает теперь последние молекулы кислорода…» — «И пусть! — упорствовал Матей. — Все это случилось по его вине!» Однако в конце этого молчаливого диалога с самим собой, его рука невольно потянулась к открывающему люк механизму.
Металлический заслон заскользил, постепенно скрываясь в своем гнезде, в то время как воздух из контрольной камеры со свистом устремился в компрессорную. Через какую-нибудь сотую долю секунды Матей увидел Ларсона. Круглая крышка выхлопной трубы была поднята, и из космического костюма Ларсона были видны только шлем и бесформенные рукава. В правой руке блестел револьвер, темное дуло которого смотрело прямо в глаза Матею. Инстинктивно наклонив голову, Матей одновременно нажал на кнопку закрывающего люк механизма. Темное дуло угрожающе сверкнуло, и Матей ощутил, как что-то обожгло ему темя. Где-то за его спиной пуля шлепнулась о металлическую стену.