Открывая Москву: прогулки по самым красивым московским зданиям
Шрифт:
И в том, что в области балета «мы впереди планеты всей», тоже была заслуга Большого. А Большой, таким образом, обретал все признаки витрины советской культуры, показывая, на что способны народные артисты и сталинские лауреаты. Красноречиво выразился один из министров культуры СССР Г. Александров: «Большой театр – центральная вышка русской культуры».
На спектакли Большого водили глав иностранных государств, а просмотр «Лебединого озера» и вовсе превратился в непременный пункт программы пребывания иностранцев в СССР. Желание иноземных гостей посмотреть танец маленьких лебедей на прославленной сцене было понятно – ибо до середины 1950-х годов советские актеры на гастроли почти не выезжали. Последними, кому это разрешалось, еще до войны были Собинов и Шаляпин. Собинов умер за границей в 1934 году, а Шаляпин там остался. Вот такие нехорошие совпадения. Кстати, когда Иван Козловский пожаловался Сталину, что никогда не был на Западе, вождь остроумно пошутил: «Вы где, товарищ Козловский, родились? На Украине? Вот туда и езжайте!»
Пристальное внимание власти, однако, имело и свою специфику. Постоянное вмешательство чиновников в творческий процесс было нормой. Эта своеобразная традиция зародилась еще при самодержавии, когда крепостных актеров за людей не держали. Могли, в частности, выпороть перед спектаклем за мелкую провинность. Сегодня, правда, некоторые зрители готовы подвергнуть этой экзекуции артистов уже после представления.
Сталин оказывал влияние и на некоторые аспекты личной жизни певцов. Например, в 1946 году в антракте оперы «Вражья сила» он вызвал к себе директора театра и сказал: «Сегодня выступал молодой человек с приятным голосом. Но какая же у него фамилия! Немецкая фамилия! А ведь мы только что закончили такую страшную, тяжелую войну! Сколько людей мы отдали за то, чтобы победить в этой войне. И вдруг на сцене Большого театра опять эта немецкая фамилия. Вы скажите артисту, чтобы он подумал. Может быть, ему нужно сменить фамилию».
А звали певца Иван Краузе. Фамилия не помешала ему стать участником войны, на которую он был призван в 1941 году. С этой фамилией его и приняли в труппу Большого в 1943 году. Директор передал ему сталинское пожелание, но молодой артист весьма смело решил не обращать на него внимания, полагая, что постепенно все забудется. Но товарищ Сталин ничего не забывал, у него, говорят, была феноменальная память – мог спокойно оперировать в голове многозначными цифрами выпуска чугуна, стали и тракторов.
И вот злосчастная фамилия попалась ему на глаза второй раз. И он вновь вызвал к себе в ложу директора: «Что же вы не сказали молодому человеку, чтобы он подумал о своей фамилии?» – «Да нет, сказал». – «Ну и что же?» – «Я ему сейчас еще раз скажу».
После этого директор бросился к молодому певцу: «Иван Иванович! Второй раз мне товарищ Сталин сказал об этом! Я не хочу, чтобы он вызвал меня по этому поводу в третий раз, да его может и не быть. Как хотите, вы должны фамилию поменять».
Делать нечего, третьего раза и вправду могло не быть. Время-то какое стояло на дворе – вот-вот начнется борьба с космополитизмом, за чистоту русской культуры. Многим, очень многим припомнят их нерусские фамилии, особенно театральным критикам. Но здесь другое дело – человека с нерусской фамилией, резавшей слух вождя, самого заставляют взять псевдоним.
Выдумывать долго не пришлось. Благо что жена Ивана Краузе, артистка балета, носила одну из самых известных фамилий – Петрова. Так и появилось в афише Большого новое имя – Иван Петров. Фамилия Петров, между прочим, довольно распространена среди певцов, и в частности басов. Был Осип Петров, затем Василий Петров, солист Большого театра в 1902–1937 годах (дед пианиста Николая Арнольдовича Петрова). Третий Петров – Иван – украсил фамилию и стал прославленным певцом, выступал на сцене Большого двадцать семь лет, до 1970 года.
Занятно, что пианист Николай Арнольдович Петров как-то посетовал, мол, негоже было брать Ивану Петрову эту фамилию. Но ведь и сам пианист должен был носить другую фамилию, ибо с настоящей, как он признавался, музыкальной карьеры бы просто не сделал.
Почти через десять лет после Ивана Петрова, в 1952 году, в Большой театр пришла Галина Вишневская. В своей книге «Галина» она уделила немало внимания интересующему нас вопросу: «Сталин лично опекал театр. Ходил он, в основном, на оперы, и поэтому лучшие певцы участвовали в операх “Князь Игорь”, “Садко”, “Хованщина”, “Борис Годунов”, “Пиковая дама”. Это вечный “золотой фонд” Большого театра; все в тех же постановках они идут из года в год – до сих пор, никогда не сходя с афиши. Каждой из них по 35–40 лет.
Театр никогда не знал материальных затруднений – государство не жалеет никаких денег на свою рекламу. Декорации и костюмы стоят миллионы рублей, потому что в создании их на пятьдесят процентов применяется ручной труд – из-за отсутствия нужных материалов, машин и т. д. Народ гордится своим театром и не отдает себе отчета в том, что сам платит за его содержание. Конечно, не Сталин же из своего кармана платит за все эти соборы и избы чуть ли не в натуральную величину, полностью загромождающие сцену.
В сталинское время было очень важно выходить на сцену. Каждый артист берег себя и обязательно пел спектакль, если его имя стояло в афише. Императорский театр! – в нем важно появляться не только ради искусства, но и для своего положения в стране, в глазах народа. Все мечтали выступить перед Сталиным, понравиться ему, и Сталин не жалел ничего для артистов Большого театра. Сам установил им высокие оклады, щедро награждал их орденами и сам выдавал им Сталинские премии. Многие артисты имели по две-три Сталинские премии, а то и пять, как Баратов.
В этом первом моем сезоне 1952/53 года Сталин бывал несколько раз на оперных спектаклях, и я помню атмосферу страха и паники в дни его посещений. Известно это становилось всегда заранее. Всю ночь охрана осматривала каждый уголок театра, сантиметр за сантиметром; артисты, не занятые в спектакле, не могли войти в театр даже накануне, не говоря уже о дне спектакля. Участникам его выдавались специальные пропуска, и, кроме того, надо было иметь с собой паспорт. С уже объявленной афиши в этих случаях дирекция могла снять любого, самого знаменитого артиста и заменить его другим, в зависимости от вкуса Великого. Вслух, конечно, никто не обижался, принимали это как должное. И только каждый старался угодить на вкус советского монарха, попасть в любимчики, чтобы таким вот образом быть всенародно отмеченным за счет публичного унижения своего же товарища. Эти замашки крепостного театра сохранялись еще долго после смерти Сталина.
Сталин сидел всегда в ложе “ А” – если стоять в зале лицом к сцене, слева, над оркестром, скрытый от глаз публики занавеской, и только по количеству охранников в штатском да по волнению и испуганным глазам артистов можно было догадаться, что в ложе сидит Сам. И до сегодняшнего дня – когда глава правительства присутствует на спектакле, подъезд публики к театру на машинах запрещен. Сотни сотрудников КГБ окружают театр, артистов проверяют несколько раз: первая проверка, в дверях входа, – это не наша охрана, а КГБ, надо предъявить спецпропуск и паспорт. Потом, когда я загримировалась и иду на сцену, я снова должна показать пропуск (если в зале особо важные персоны). Конечно, во всех кулисах на сцене полно здоровенных мужиков в штатском. Бывают затруднения чисто технические – куда девать пропуск, особенно артистам балета? Они же почти голые! Хоть к ноге привязывай, как номерок в общей бане.