Открывая Москву: прогулки по самым красивым московским зданиям
Шрифт:
Весть о пожаре разнеслась по Москве в считаные часы. Еще бы: столб черного дыма был заметен даже с московских окраин. Видел его и князь Василий Голицын, будущий известный московский театрал. И хотя было ему тогда всего шесть лет, он хорошо запомнил тот мартовский день. От родителей он что-то слышал о герое-крестьянине, «кого-то или что-то» спасшем на пожаре. Этим крестьянином оказался ярославский мужик Василий Гаврилович Марин, случайно очутившийся на Театральной площади.
Уроженец деревни Иевлево Ростовского уезда Ярославской губернии, Марин работал в Петербурге на Колпинском заводе. В Москве он оказался проездом, направляясь из родного села в столицу. Поезд с единственного тогда московского вокзала уходил в Петербург вечером, и, чтобы не терять время зря, Марин решил познакомиться с достопримечательностями города сорока сороков и отправился на Красную площадь. Был он со своим братом.
«Люди деревенские любопытны. Я отроду в Москве не бывал. Вот и пошли мы полюбоваться на чудеса Белокаменной: зашли в Успенский собор, пошли к Ивану Великому на колокольню, а оттуда в Охотный ряд. Там сказали нам, что случился пожар – Большой театр горит. Вот пошли мы на пожар посмотреть», – делился он впечатлениями позднее.
А собравшихся на Театральной площади зевак уже было предостаточно – более двух десятков тысяч. Все смотрели наверх, туда, где по крыше метались трое несчастных мастеровых, отрезанных огнем от выхода. Они молили о помощи – но где было взять столь высокую лестницу? И сегодня-то в Москве пожарные лестницы достают лишь до семнадцатого этажа. Вдруг один из рабочих, подобравшись к краю крыши, прыгнул вниз. За ним сиганул другой. К ужасу толпы, оба разбились.
Оставшийся на крыше последний рабочий не решился последовать примеру своих товарищей. Его ждала страшная участь – задохнуться в клубах дыма или сгореть живьем. Полиция оцепила горящее здание, пытаясь оттеснить толпу как можно дальше, ибо разносимый ветром огонь, падавшие сверху куски кровли способны были причинить немало неприятностей.
Из тысяч людей, собравшихся поглазеть на пожар, лишь одному пришло в голову прийти на помощь: «Сердце у меня так и ходит, так и просится, как бы способ дать христианской душе», – вспоминал Марин. Не выдержав, он воскликнул: «Товарищи! Подождите, я пойду – спасу человека!» Он решил залезть на крышу театра по водосточной трубе и с помощью ухвата протянуть веревку гибнущему человеку.
Городовой пропустил его. Марин перекрестился, скинул на землю верхнюю одежду, оставшись в одной рубашке. Забравшись по лестнице до восточной трубы, находчивый крестьянин, обмотав себя веревкой, полез вверх: «Трещит труба, не больно крепка была, голубушка, да, стало быть, так уж Богу было угодно, и я взобрался на карниз. Там, благо, полегче стало, я стал на твердую ногу». Как потом выяснилось, забираясь на крышу, Марин сильно обгорел.
С карниза он спустил веревку брату, стоявшему внизу, а тот привязал к ней ухват. Метавшийся по крыше рабочий увидел, что Марин, подтянув веревку к себе, протягивает ухват ему. Рабочий ухватился за веревку, крепко привязал ее к перекрытию крыши и стал потихоньку спускаться вслед за Мариным.
Все это время толпа следила за отважным храбрецом, как говорится, не дыша. Люди молились, чтобы крестьянин и спасенный им рабочий не разбились. Когда же они наконец спустились на землю, народ обступил их. Первым, от кого услышал Марин слова горячей признательности, стал рабочий. Он не мог поверить в свое спасение.
Марину помогли перевязать полученные ожоги. Многие плакали, не скрывая эмоций. Все благодарили Василия Гавриловича: «Дай Бог тебе здоровья, добрый человек! Спасибо!» Некоторые, кто побогаче, выражая восхищение смелым поступком, давали крестьянину деньги.
Скромным человеком был простой ярославский мужик – уже через несколько часов он трясся в поезде, придерживая обожженную правую руку. Он ехал работать.
Вскоре история с Мариным стала широко известна. «Подвиг русского человека» – так назвал свою статью о храбром крестьянине Михаил Погодин, опубликовавший ее в журнале «Москвитянин». Сам царь принял отважного русского человека в Зимнем дворце, удостоив его медалью «За спасение погибавших», одарив его 150 рублями серебром и новыми сапогами. Правда, он мог носить пока лишь один сапог – левый, поскольку правая нога была у него обожжена. Таким он и остался на фотографии – в одном сапоге, а на другой ноге – калоша. Увековечили подвиг крестьянина и живописными средствами, отразив его на многочисленных лубках, продававшихся по всей России.
Эта история символически перекликается с другой, уже много лет идущей на сцене Большого театра. Мы имеем в виду оперу «Иван Сусанин», главный герой которой – также простой крестьянин, не побоявшийся бескорыстно пожертвовать своей жизнью ради спасения другого человека. Только в случае с Василием Мариным эта жертва была ради такого же простого человека, а не будущего царя.
Пожар Большого театра, неизв. худ, 1853
После пожара актеры Большого разъехались кто в отпуска, а кто на гастроли в провинцию. Два года Театральная площадь напоминала о пожаре: обгорелые стены да торчащие, как обуглившиеся деревья, колонны портика. Все это время спектакли Большого шли по соседству – в Малом, тоже императорском театре. Кстати, хорошим тоном считался показ драматических спектаклей Малого театра на сцене Большого. В этом случае и публики набиралось в два раза больше, да и сборы были несравнимо выше. В Большом, например, прошли премьеры некоторых пьес А. Островского. Здесь же ожидалась и московская премьера «Ревизора» Гоголя, но в последний момент спектакль перенесли на сцену Малого.
В мае 1855 году театр начали восстанавливать при горячем участии генерал-губернатора Арсения Закревского и под руководством главного архитектора императорских театров Альберто Кавоса, ученика Росси, одного из лучших театральных зодчих, автора проектов Мариинского театра в Санкт-Петербурге и Гранд-опера в Париже (утвержден Наполеоном III, но не реализован). Семья Кавосов много сделала для России, и по большей части – в театральном деле. Отец архитектора, уроженец Венеции Катерино Кавос, директор музыки императорских театров, был композитором, автором более 50 опер, шедших в том числе и на сцене Большого. В 1815 году он написал оперу «Иван Сусанин». А когда в 1836 году Глинка сочинил на ту же тему оперу «Жизнь за царя», Катерино Кавос признал превосходство и творческую удачу коллеги (редкий случай!), выступив постановщиком премьерного спектакля. Сын Альберто Кавоса, можно сказать, пошел по стопам отца, создав немало оригинальных проектов зданий Санкт-Петербурга.
Работая над проектом реконструкции, Кавос в основном сохранил прежнюю схему театра, при этом приумножив объем и вместимость зрительного зала. Изменились и внешние пропорции здания. Особое внимание архитектор уделил пожарной безопасности, таким образом спланировав запасные выходы из театра, чтобы в случае пожара зрители могли бы покинуть его за десять минут.
Кавос не стал сносить оставшиеся от прежнего театра фрагменты – колонны и стены, а удачно включил их в свой проект. Фасад театра был выкрашен в нежный, песочный с золотистым оттенком цвет. А знаменитый символ театра – четверку коней, запряженную в двухколесную колесницу с богом Аполлоном, воссоздал скульптор Петр Клодт, известный также и по скульптурным композициям, украшающим Аничков мост в Петербурге. Что же касается зрительного зала, то Кавос, как он сам признавался, выполнил его в стиле ренессанса, смешанного с византийским стилем. А вот метод позолоты объемных деталей интерьера из папье-маше, примененный Кавосом, принято называть русским. Это позволило на многие десятилетия сохранить их металлический блеск. Такая технология широко использовалась в XIX веке.
Для удобства зрителей и украшения боковых фасадов театра Кавос включил в проект чугунные галереи со стороны Петровки и Щепкинского проезда. Особенно красиво здание театра смотрелось в вечернее время, когда зажигались торшерные фонари на галереях.
К концу лета 1856 года новый Большой театр был готов. Он стал еще величественнее и вырос в высоту и в ширину. 20 августа 1856 года на открытие театра в царскую ложу, отмеченную двуглавым орлом с гербом дома Романовых, пожаловал сам главный антрепренер – император Александр II. По торжественному случаю давали оперу итальянского композитора В. Беллини «Пуритане», что интересно, в исполнении итальянских гастролеров. Государь мог полюбоваться и на роскошный занавес, передающий кульминационную сцену оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя» – встречу народом Минина и Пожарского на Красной площади в 1612 году. Занавес был выполнен опять же итальянским профессором живописи и, провисев четыре десятка лет, практически не подновлялся. В антракте опускался другой занавес, изображавший Аполлона с музами, и он тоже в конце концов обветшал и был заменен.