Откуда берутся дети
Шрифт:
***
Из дневника мамы
Кажется, я беременна! Сегодня сделала тест. Абсолютно случайно – завалялся в ванной. Положительный!!! Я так давно этого ждала, что не верю, что это может быть правдой. Сижу, глажу свой живот. В сотый раз слушаю „You’ll be blessed“. Написала Косте, он рад безумно! Странно
***
В первый учебный день меня будят радостные вопли мартышек:
– Wake up, lazy!
Второй понедельник месяца – день английского. Все, даже папа, который не очень-то умеет, говорят по-английски. Мы предельно вежливы и немногословны. Поругаться тоже сложнее. За каждое русское слово наказание – дежурство по кухне. Один раз отец дежурил неделю.
Я спускаюсь вниз.
– Good morning, darling, – мама пытается улыбнуться.
– Morning, – отвечаю и думаю, что такое утро всегда похоже на учебник. Что-то вроде: «Module 7. We are happy. We are a family».
За завтраком говорят только мартышки. Без конца просят друг друга что-нибудь передать:
– Could you give me some sugar, please?
– Yes, of course. Here you are.
– Thank you.
– You are welcome. The pleasure was all mine.
Последняя фраза заставляет меня поперхнуться чаем.
Перед выходом в школу говорю:
– Bye, mom!
– Bye, – протягивает она, – have a nice day!
На остановке долго жду автобус. Мы живем за городом. Анечка ходит в ближайшую к дому школу, Тонечка в детский сад. Я езжу в город.
У нас просторный уютный дом – результат одного из удачных проектов отца. Я не могу сказать, что он состоятельный человек, но несколько успешных сделок позволили ему купить землю, построить дом и приобрести хороший автомобиль. Оценка стоимости труда – одна из проблем, которые меня волнуют. Кто решает, сколько стоит та или иная работа? Почему некоторые ходят на опостылевшую службу всю жизнь и не могут позволить себе приобрести крохотную квартирку, а некоторые получают все и сразу? На этот вопрос я пока не получил ответа.
Я не люблю понедельники. Во-первых, потому что это понедельники. Для меня они, как для мамы утро. А во-вторых, потому что в понедельник у нас физика. Вернее, две физики. Два первых урока – надо же было так испортить всю неделю.
Перед входом в класс слышу: «Говорят, он должен был крупную сумму денег. И не сам это сделал. Машинист видел чью-то тень».
Голоса смолкают, как только я вхожу в класс. Его место пустует. Он сидел рядом с очень тихой девочкой Леной. Может, она неплохая девчонка. Я не знаю. Никто не знает. Она не разговаривает. Даже когда она выходит отвечать устный предмет, она как-то так рассказывает, как будто молчит. Мне кажется, даже учитель иногда отключается и не понимает, ответила она или нет.
До Лены Пашка сидел с Аленкой. Клаха сама посадила их вместе, как только Аленка появилась в нашем классе. Она же не предполагала, что из этого получится. Я не знаю, о чем они разговаривали на уроках, но только с их, задней парты, постоянно слышался смех. Даже на контрольных. Хотя, казалось бы, там-то над чем смеяться. А на гуманитарных предметах их прямо распирало. Когда они выходили из кабинета на перемену на тыльной стороне ладони у обоих были следы от зубов – они закусывали руки, чтобы не расхохотаться.
Я видел, как пару раз они вместе шли домой. Им, конечно, по пути и ничего удивительного в этом нет. Но я-то знаю, что на Пашку это совсем не похоже.
Когда их рассадили, Пашка болел. В тот день Аленка ему позвонила и долго трещала, рассказывая последние школьные новости. Потом сказала: «Слушай, представляешь, нас рассадили. Тебя посадили с этой Леной. Нет, ну ты только подумай, надо же быть такой сволочью (это она о клахе). Тебя и меня рассадить!»
Пашка немного помолчал, видимо, не зная, как отреагировать и сказал:
– Ну и что? Рассадили и рассадили.
– Да нет. Ничего, – Аленка повесила трубку.
Больше она не звонила. В классе, на переменах, никогда не разговаривала с ним, да они и раньше этого не делали. Все, что их связывало – это полторы четверти смеха на задней парте. И пара прогулок домой. Никому и в голову не придет жалеть ее.
Откуда я все это знаю? Я был у Пашки в тот день. И все слышал – телефон у него очень громкий. Если бы меня не было рядом, наверное, все было бы по-другому.
Меня посадили с Инной – это наша классная дива. В каждом классе есть такая. Не обязательно самая красивая, но самая уверенная в себе. Нам в этом смысле еще повезло – наша вполне человечная. Мне только не нравится, что когда она смеется, то обязательно берет меня за локоть и наклоняется в мою сторону.
Вообще-то нельзя сказать, чтобы класс у нас был откровенно плохим. Он какой-то просто никакой. Каждый занят своим делом. У нас даже особо никого не буллят, потому что буллинг предполагает какую-то совместную деятельность. Есть какой-то костяк тех, кто считается успешными героями, Инна, например. Но Пашка к ним явно не относился и, в общем, как-то не вписывался. Хотя в классной иерархии он занимал не последнее место, так как неплохо учился и нравился некоторым девчонкам. После него еще были глупые и несимпатичные, с достаточно большим отрывом, надо сказать. Все просто считали, что он слишком скромный. Пашка как-то мне сказал, что они путают скромность и нежелание разговаривать. Еще он плохо одевался: ходил все время в одном и том же поношенном синем свитере и каких-то неопределенных темных брюках. Пашка говорил, что одежда для него не важна. Сейчас я думаю, что у него просто не было денег.
В десятом классе все стали спокойнее, даже в параллельных классах, где ребят откровенно унижали. Один парень, например, в девятом классе перевелся из нашего в параллельный, вернее родители его перевели. Считали, что там сильнее преподают математику. У нас он был красавчиком: хорошо одевался, занимался спортом, пользовался гаджетами последней модели, всегда был активным и в хорошем настроении. Вообще-то он и, правда, неплохой парень. В параллельном классе буллили одного пацана, а Никита как-то к этому не привык и заступился за него. Угадайте, что произошло? Буллить после этого стали его, всем классом, включая и того, за кого он заступился. А там ребята мастера своего дела: выброшенные в унитаз вещи – это для них цветочки. В конце учебного года Никитоса было не узнать, по-моему, он даже заикаться начал.