Откуда берутся дети
Шрифт:
Когда я был младше, ко мне тоже пытались подкатывать разные недалекие уроды. Но очень быстро передумывали. Один из них пнул меня под колено, после чего я упал. Тогда я взял кусок кирпича, который валялся рядом, и запустил ему в голову.
В начальных классах мама говорила, что если кто-то меня будет доставать, то нужно сказать: «Ты почему такой злой? Тебя что, мама не любит? Точно-точно не любит, все, кого мама не любит злые». Мама обещала, что после этого обзывать больше не будут. Не знаю, правда ли это, я тогда не проверял.
За пять минут до звонка в класс входит Аленка. На ней сегодня все черное:
– Инн, ты не могла бы пересесть на мое место?
Все поворачиваются в нашу сторону. Аленка продолжает пялиться на Инну, не моргнув накрашенным глазом. Инна приходит в себя:
– Пожалуйста. Не думаю, что физичке это понравится.
Я вам говорил, что физичка – это и есть наша клаха? Нет? Тогда представьте, как мне не повезло вдвойне.
***
Из дневника мамы
Сегодня была на узи. Они говорят, что мой ребенок умер. Что развитие не соответствует неделям, которые они насчитали, а это значит, что беременность не развивается. Я лежу и вою уже четвертый час. Этого не может быть!
***
Со звонком в кабинете появляется она. У меня внутри все сжимается. К чувству страха добавляется презрение: «Он всегда был себе на уме» – эта фраза так и осталась звучать у меня в голове.
Конечно, она сразу замечает, что Аленка пересела. Но ничего не говорит – даже у нее хватает чувства такта. Зато вызывает Аленку к доске. С домашней задачей она справляется на «отлично». Видимо, не зная к чему придраться, клаха цепляется к шапке.
– Повторяю еще раз, что присутствие на уроках в головных уборах запрещено. Учителя жалуются, что в нашем классе постоянно нарушается это правило.
Учителя делали Аленке пару раз замечания. Обычно она как-нибудь отшучивалась, и конфликт на этом был исчерпан. Не думаю, чтобы кого-то из них по-настоящему беспокоила проблема головных уборов десятиклассницы.
– Не дрейфь, – Аленка толкает меня под локоть.
– Ты что, совсем ее не боишься?
– Нет, я не страдаю геронтофобией.
Что такое геронтофобия я понимаю – боязнь стариков. Улыбаюсь:
– А чем страдаешь?
– Партенофобией. Поэтому к тебе и пересела.
Я роняю ручку и, поднимая ее с пола, достаю из рюкзака телефон. Под партой набираю в поисковике «партенофобия» и фыркаю – боязнь девственниц. Перевожу взгляд на бывшую соседку Аленки – это наша отличница Вика. У нее длинные волнистые волосы, забранные в аккуратный хвост, большие бесцветные глаза навыкате и серо-лиловая водолазка. Всегда. Может, это разные водолазки. Но тогда они очень похожи. Вика что-то старательно пишет в тетради, выпрямив спину. Незадействованная в письме рука безжизненно свисает куда-то под парту. Я фыркаю снова. Чтобы не засмеяться, закусываю руку.
***
Вечером я долго читаю в интернете про разные фобии. Чего только нет, оказывается. Мне больше всего нравится «аулофобия» – боязнь флейты, ну и конечно фобофобия – боязнь фобий. Это когда ты боишься, что испугаешься. Если вдуматься, что-то в этом есть.
***
Вторник и среда – хорошие дни. Никакой физики. Вторник проходит как-то никак. А в среду у нас факультатив по литературе. Наша русичка создала что-то вроде кружка: дома мы читаем
Учительница по литературе неплохая. Вообще, по ней видно, что она или учитель русского и литературы или какой-нибудь работник учреждения культуры. Она всегда носит пончо, распускает длинные русые волосы и красит глаза голубыми тенями. Мне кажется, что она немного застряла в своей молодости, но это ее дело. Главное, что она не трогает нашу.
Аленка тоже туда ходит. Хотя с письмом у нее большие проблемы. Я, конечно, не знаю, что она пишет в сочинениях, и думаю, что учитель тоже не особо, потому что там просто ничего не разобрать – сплошной набор петелек. Несколько раз Елена Львовна просила ее переписать. Безрезультатно. Все те же петельки. Тогда ей разрешили печатать на компьютере. Теперь мне кажется, что это было подстроено.
В эту среду у нас мотивационное занятие. Это когда мы сами выбираем книгу или фильм и рассказываем о них. Задача – заинтересовать остальных. В конце проходит голосование – каждый выбирает, по какому из произведений будет писать сочинение. Один раз большинство выбрало мою книгу – «Что к чему?» Вадима Фролова. Это, конечно глупо, но я очень гордился.
Сегодня мне ничего не нравится. Ребята рассказывают интересно, но как-то не в настроение. На этот случай существует «выбор учителя» (все это напоминает телешоу). Перед уроком преподаватель пишет на доске название произведения. О нем не рассказывается ничего. То есть эту книгу ты берешь «вслепую». Я перевожу взгляд на доску – там значится А. Мариенгоф «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги». Кто такой А. Мариенгоф и, соответственно, кем были его друзья, и тем более подруги, не имею понятия. Но решаю взять.
Перед выходом из класса меня окликает Елена Львовна:
– Вася, задержись, пожалуйста.
Я вам не говорил, как меня зовут? Теперь представьте, как мне не повезло втройне. Я не раз спрашивал своих родителей, зачем они назвали меня кошачьим именем. В ответ они начинают глупо хихикать и петь «Вася, конечно Вася». Видимо, они считают это отличной шуткой.
Я подхожу к учительскому столу.
– Возьми. Это Пашина тетрадь с сочинениями. Я подумала, может, ты захочешь прочитать. Не сейчас, наверно. Немного позже.
Я протягиваю руку и беру тетрадку. Обычная, зеленая, в толстую линейку. На обложке выведено «ученика 10 класса Павлова Павла». Почти закончилась – за две четверти мы успели написать достаточно много сочинений.
– Спасибо, – говорю я, – а разве Вам можно ее отдавать?
– Не знаю. Наверное, нет. Но это уже не имеет значения.
Она отворачивается к окну. Клянусь, в ее глазах я видел слезы.
Вечером я долго лежу с тетрадкой в руках. Разглядываю обложку и ровные Пашкины буковки. Открыть ее так и не решаюсь.