Откуда соколы взлетают
Шрифт:
О ца железяка?
До лейтенанта Галкин не дотянул всего по двум предметам из тринадцати, а на него уже и бронзовые литеры заказали для Доски почета окончивших школу с отличием. И по каким дисциплинам не дотянул, думать не додуматься: по воздушной стрельбе и моторам. Так что верно было написано в характеристике:
«Не любит выделяться, сильно развито чувство товарищества».
И зная уже, как отстрелялся, на всякий случай не ответил еще и на пустяшный дополнительный вопрос.
— Да вы что, товарищ Галкин… Марки зарубежных
— А не все равно, какие откручивать?
— Странно вы рассуждаете.
В зачетной карточке учлета Галкина поставили второе «хор», так как первое уже перечеркнуло лейтенантские «кубари».
— Летчик-истребитель должен быть еще и классным авиамехаником, — высказал для летчиков четвертую ипостась экзаменующий. Вообще-то он мог придумать и пятую — стрелок. Но Галкинских попаданий в конус насчитали только на «хорошо», и то с натяжкой потому, что добрую половину своих патронов оставил он Кеше Игошину, стреляющему пулями той же окраски, но по буксировке с другого борта. И оставил вот почему…
Изучили наган, изучили карабин, бомбовооружение.
— ШКАС, — вынул наконец-то пулемет из чехла преподаватель. — Шпитального, Комарицкого. Авиационный. Скорострельный. Производит тысяча восемьсот выстрелов в минуту, то есть тридцать в секунду…
— Шо? О ца железяка? — не поверил Ваня Ищук, прозванный «Я з Украины» с первого дня знакомства.
— Я? О-о-о, я з Украины, — тянул он до того продолговато, будто Ворошиловград от его родины где-то аж за три… три… тридевять земель.
«О ца железяка» была проще и легче самозарядной винтовки Токарева, но по скорострельности пулемет этот остался, пожалуй, непревзойденным, и Гитлер до самого последу держал его в личном кабинете как образец в назидание своим хваленым оружейникам, так и не создавшим ничего, хотя бы мало-мальски похожего.
На упражнение полагалось всего тридцать два патрона; секунда — и нет. Не зря преподающий тактику ВВС отпускал этот максимум времени на раздумья в воздушном бою. Некоторые потом будут умудряться и по шесть, и по десять коротких очередей делать, и даже одиночные выстрелы, но то при стрельбах в тире, на земле, с намертво закрепленных турелей, а там… Там Кеша Игошин со своей лапищей да в крагах пока палец в предохранительную скобу проталкивал, добираясь до спускового крючка, полбоекомплекта, глядишь, уже и улетело в белый свет, как в копейку. В белый свет — ладно, в первый вывоз на стрельбу по конусу чуть буксировщика не сбил, едва-едва сел потом бедный У-2.
И не поделись на зачетах патронами Галкин с ним — носить бы да носить Кеше треугольнички младшего комсостава.
Да и Галкин бы вряд ли рискнул на эту взаимовыручку, не поддержи его тогда командир эскадрильи.
Ждали команды «отбой». Дежурный по отряду стоял уже над душой, посматривая на часы, и заядлые доминошники, — руки краснее гусиных лап, — торопились добить «козла» с таким азартом, что у стола ножки подкашивались. И вот он — командир эскадрильи. Одного спросил, сколько раз подтягиваешься на турнике, другого — почему редко пишешь родителям, жалуются, на имя начальника школы письмо прислали. Потешил шуткой:
— Ну, что, вятский… Слыхал по радио, какое вредительство в вашей Кировской области
— Нет. А какое? — аж покраснел Кеша Игошин.
— Семь миллионов пар лаптей на одну ногу наплели, — и не пережидая хаханек:
— А Галкин почему бильярд разлюбил?
— Комотряда запретил, товарищ комэск.
— Запретил? Да он что… Что он сказал?
— Сказал: учись на Чкалова, Кочетковым тебе не стать. А кто он такой?
— Кочетков? О-о… «Юность Максима» смотрели? Так вот, когда это кино снимали, то Жаров с Чирковым только целились, а шары забивал Кочетков за кадром. Первый мастер спорта по бильярду. Я как-то дождался очереди сыграть с ним, так он мне и ударить ни разу не дал, все восемь шаров положил.
— Ага, я тоже легенду о нем слышал…
— Правильно. На то они и Чкаловы, и Кочетковы, чтобы им подражать. Ходите играйте, Галкин, я поговорю с отрядным. И другим советую: от бильярда куда больше пользы, чем от этого домино. Дежурный! Подавайте команду «отбой».
Кочетков, Кочетков… Это благодаря ему игра на бильярде стала видом спорта. Причем популярным. Организовывались соревнования, открывались клубы. В Москве их насчитывалось около четырехсот пятидесяти (осталось три). В Ленинграде — сто семьдесят (ни одного не осталось), В Одессе бильярдных было больше, чем пивных (остались только пивные). Бильклубы закрыли как злачные места, питейные заведения — не злачные.
Но запрет комотряда еще как-то можно было оправдать, как оправдать этот…
— Курсант Галкин к самостоятельному полету готов. Разрешите выполнить обратную петлю.
— Какую, какую? — переспросил инструктор. — Обратную? Не знаю такой.
— Ну, это как петля Нестерова, только витком вниз.
— Ох, Галкин, Галкин… Ты кого из себя мнишь? То звено из трех самолетов не признаешь, то игру на бильярде предлагаешь ввести в учебную программу. Петля Нестерова — это петля Нестерова.
— Но ведь сделал же Иммельман в верхней точке ее переворот через крыло.
— Так то опять же Иммельман, а твою фигуру как назовут? Удавка Галкина?
— Пусть удавка, а я попытаюсь.
— А я тебя не допускаю к полету. Кру… гом!
Десятилетия спустя она дополнит официальный перечень фигур высшего пилотажа, но первым применит в бою обратную петлю как маневр — Галкин.
И всего через три года.
А пока от него требовали строгого выполнения положений «Боевого устава авиации» и неустанного совершенствования летного мастерства — специальный приказ Наркома обороны по боевой подготовке на лето 1940 года указывал на необходимость приближения повседневной учебы войск к условиям боевой действительности:
«Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне».
И о Галкине писали газеты. «Рабочий путь»:
«Когда над полевым аэродромом, побуревшим от августовского солнца, появляются быстролетные стальные птицы, нарушая утреннюю тишину, то истребительное звено Михаила Петровича поражает мастерством…» — восхищался капитан Шалагин.
«Летчик-комсомолец тов. Галкин к Всесоюзному Дню авиации завоевал первое место в нашем подразделении по всем дисциплинам боевой и политической подготовки…» — писал капитан Борисов.