Отличное тело
Шрифт:
Итальянка
Нина: Баста, Ив, баста. Ты выглядишь, как будто у тебя сейчас случится сердечный приступ. Никогда не думала, что ты настолько американка.
Ив: Извини, Нина, но не всем повезло так, как тебе. Откуда у тебя такое шикарное тело?
Нина: Бэлла, бэлла. [3] Все не так, как кажется. Ты уверена, что хочешь знать? Точно? Ну что ж, хорошо. Пойдем,
3
Красавица. (Ит.)
Однажды мы пошли купаться на дивную речку по соседству, я посмотрела вниз, на себя, и заметила, что там что-то растет. Прямо на грудной клетке. Я пыталась оттереть это. С каждым сантиметром я чувствовала, как приближается окончание моей свободы, моей жизни. Я ненавидела девочек. Они были такими глупыми. Никуда не лазали. Не проводили все время на улице. Не играли на кладбищах. Сисечки росли быстро. Как взрывная волна. И вдруг мама, которая обычно и не замечала меня, стала такой внимательной. Она велела мне носить лифчик. Я его ненавидела. Я попала в западню: этот лифчик, мама, которая постоянно меня трогала, сжимала, душила. Но хуже всего было то, как люди стали на меня смотреть. Никто больше не смотрел мне в глаза. Только на эти две огромные свисающие штуковины. Они были как рождественские огни, разрастающиеся и сверкающие. Я больше не могла быстро бегать, не могла никуда залезать. Я вдруг стала девушкой и перестала быть другом. Как же я была несчастна. Жизнь закончилась.
А потом появился Карло, мамин любовник. Он был красивый, яркий, богатый, умный. Такой сказочный, сумасшедший, такой веселый. Мама всегда держала меня в строгости. А с Карло я могла делать, что угодно. Помню, как я первый раз встретила его. Мы были на его лодке. Я хотела поплавать. Мама сказала: «Нет, Нина, у тебя нет купальника». Кстати, купальник я перестала носить именно из-за груди. Карло просто сгреб меня в охапку и выкинул в море. Это было здорово. С него начинались все приключения. Он многому меня научил, например, джазу. Я научилась слушать мелодию, следить за ней. Он водил меня в разные места. В музеи и на сумасшедшие итальянские фильмы. Но самое главное, я чувствовала, что Карло видит меня насквозь. Он считал, что я умная и веселая.
Однажды вечером — мне тогда было 14 — мама уехала рожать моего братика Франко. А Карло, его отец, предпочел остаться дома со мной. Мы, как обычно, читали стихи и ели пиццу. Потом начались невинные поцелуйчики. Было так приятно. И он продолжил. Я была парализована страхом и удовольствием. Никто раньше так ко мне не прикасался. Я просто не могла сказать нет. Я многое узнала про запах, про влагу. Он часами лизал меня. В ту ночь я обнаружила, что моя грудь может приносить удовольствие. Когда ее трогают. Облизывают. Теребят. Он сказал, что я теперь — его. Я была так счастлива, что он любил меня, что овладел мной.
Когда мама вернулась домой, ей было очень плохо, она была очень усталая. Ей сделали жуткое кесарево сечение, просто порвали на части. Я чувствовала себя виноватой перед мамой. Моя грудь начала считать себя виноватой. Два куска застывшей вины у меня на теле. Но это не останавливало нас с Карло.
Мама чувствовала, что что-то происходит.
Актриса, в прошлом — «лицо» и модель Lancome
Красавица.
Самая красивая женщина в этой комнате.
Самая красивая женщина в этом мире.
Прикрой ноги, Изабелла.
Не надевай это, Изабелла.
Давай еще разок, Изабелла.
Красота. Подразумевается, что ты хочешь заняться любовью.
Я не протестую. Это недолго.
Пара минут, и я продолжу свою жизнь.
Это как искупать моих собачек.
Они замирают, когда я их намыливаю.
Они полностью, неестественно замирают. А когда я все заканчиваю, они отряхиваются и убегают.
Я стою, замерев, как мои собачки.
Я не считаю себя частью всего этого.
Нет. Это моя красота, это она здесь главная.
Я не выглядела на фотографиях покорно.
Я знаю, как выглядеть уверенной.
Я знаю, в чем обаяние сильных женщин, которые делают, что хотят. Кало, Маньяни, Каллас.
Я могу изобразить это на фотографиях. Но компании это никогда не требовалось.
Они держали меня до тех пор, пока я не стала сильнее, чем их крем, который делает женщин лучше.
Звезда — это крем, а не Изабелла Росселини.
Они прислали мне огромное количество цветов на сорок лет.
Я поняла, что умерла.
Они сказали: «Изабелла, будь благодарна. Будь благодарна, что так долго оставалась в этом бизнесе».
Я не возражала.
Подразумевалось, что я согласна.
Они попросили меня быть разумной.
Шумиха, сказали они, разрушит мою карьеру.
Но они сами ее разрушили.
Я не протестовала. Я не понимала, что стала частью всего этого.
Конечно, все началось с моей красоты, красоты, которая все это создала.
Поэтому позвольте мне сейчас высказаться.
Мне было сорок.
Я была на пике карьеры.
Я знала, кто я такая.
Женщины хотели именно этого больше, чем помаду, или тени, или крем.
Меня уволили, потому что я была сильной.
Мне велели молчать.
А я говорю. Я говорю.
Будьте осторожны. Мы повсюду. Большинству из нас за сорок. В ваших больницах и школах, храмах и ресторанах. Теперь мы улыбаемся. Никаких морщин. Никакого удивления. Мы невинны. Чисты. Мы всегда носим маску. Я работаю в детском саду, и ваши дети любят меня больше всех. Они думают, что я добрее и веселее. Я работаю на Уолл-стрит, и если вы перебьете меня какой-нибудь своей глупой идеей, можете дальше не продолжать, мне ясно, что вы человек недалекий. Я работаю в Вашингтоне, мне говорят, что я могу баллотироваться в депутаты, потому что выгляжу безупречно, образцовая мамочка. У нас яд в слюне и на зубах, как у змеи. Еще один неверный, оскорбляющий нас шаг, и вы развяжете мировую войну.