Отличный парень
Шрифт:
— Дед, ты веришь в правосудие?
— Если правосудие защищает твои интересы, то можно верить и ему.
— Дед, а во что ты веруешь?
— Мне кажется, что рай, ад и чистилище существуют. Я боюсь вечности.
— Дед, что бы ты сделал, если бы попал в рай?
— Я преподнес бы в дар изображение скорбящей Божьей Матери кисти какого-либо знаменитого итальянского мастера…
— Дед, что бы ты сделал, если бы ты попал в ад?
— Я бы предложил взятку черту, чтобы он не подкладывал дров в костер под моим котлом…
— Дед, что
— Некий моральный кодекс, который человек сам себе и придумал.
— А родина?
— Капкан для волков! Родина?.. Высокопарное слово для сентиментальных дураков… Повод, чтобы умереть…
— А если убийство совершается в благополучной буржуазной семье? Дед, взгляни на меня! Ты же знаешь, о чем я говорю. Посмотри на меня…
Он только пожал плечами.
— Я не могу ответить на твой вопрос. Убийство? Что это значит? Я умею побеждать. Чаще всего это означает только одно — воровать.
После дедовой кончины отец нашел с помощью юристов какие-то нарушения в тексте завещания, и музей в Довиле так и не был открыт. Город так и не узнал, какое сокровище похитили у него.
7
Анук восклицает:
— О!
Она оборачивается. За ее спиной стоит американец. Он подносит указательный палец к губам. «Тс!», что означает «Тише».
— Не надо кричать. Могут подумать, что вы хотите украсть картину или же я засунул руку в вашу сумочку.
И в самом деле, неподвижные фигуры хранителей музейных сокровищ приходят в движение. Они группируются, качают головами и тотчас расходятся по своим местам. Охранники застывают на месте словно вкопанные, заложив руки за спину и устремив взгляд в зал. И только один из них держится за пояс, словно боится, что у него отнимут оружие.
— Вы испугали меня… — говорит Анук.
— Испугал? При таком количестве охранников? Вы не дождались меня в холле отеля. Не надо было так спешить… Я звонил Дороти, а ее линия была занята. Мне пришлось долго набирать ее номер. Спустившись вниз, я обнаружил, что вы исчезли. Испарились.
— Не стоило так беспокоиться, — произносит девушка.
— Ничего страшного, — ответил он. — Я сказал Дороти, что покажу вам город. Порой она бывает ревнивой, хотя не высказывает этого вслух.
— Вы даете ей повод для ревности?
Он улыбается.
— Красивые девушки окружают нас на улице, на работе и даже в лифте. Среди них бывают такие красавицы… Вот Дороти и ревнует. Слишком много девушек развелось вокруг…
— Почему вы рассказали ей, что познакомились со мной?
— У нас нет друг от друга секретов. Совместная жизнь лишь тогда складывается удачно, когда один супруг не утаивает ничего от другого. Вы еще долго намереваетесь пробыть в музее?
— Я только что вошла, — отвечает Анук.
— Вы сможете вернуться в него завтра, — говорит американец. — К тому времени я уже буду в Нью-Йорке… А здесь красиво. Очень красиво. Завтра будет такой же
— Господин…
Немного смутившись, она поправляется:
— Стив… Куда же мы пойдем?
— Куда хотите. Сейчас без четверти одиннадцать утра. В четыре часа дня мне надо навестить больного друга в Аннаполисе. В Нью-Йорк я вылетаю поздно вечером. Самолеты отправляются туда в любое время суток. Как автобусы.
— Ладно, я вернусь в музей завтра, — говорит Анук.
Ей очень хочется повнимательнее рассмотреть американца. Не бросить мимолетный взгляд, а как следует разглядеть его. С таким же восторженным чувством, как ребенок смотрит на украшенную новогоднюю елку.
Он останавливается. Они находятся в галерее, в которой экспонированы скульптуры. В конце зала виднеется ротонда, окруженная колоннами из темного мрамора, с фонтаном в центре. Струи воды ниспадают вокруг статуи маленького мальчика.
— Вас надо тянуть за руку… Как ребенка…
— Я — дочь торговца картинами. В музее мне все интересно. В особенности в таком, как этот… В одном из самых больших в мире…
— Завтра, — говорит он. — Вы все рассмотрите как следует завтра. Но город тоже заслуживает интереса…
Мимо них проходит группа экскурсантов. На секунду они вынуждены посторониться. Наконец Анук может оглядеть Стива с головы до ног.
Американец высок ростом. Его коротко остриженные волосы местами выгорели на солнце.
— Анук, о чем вы задумались?
Он говорит по-французски с сильным акцентом. К Анук возвращается свойственное ей присутствие духа. Он склоняется к ней. Крепкий парень привлекательной внешности. В безупречно чистой светлой одежде.
— Я бы хотела… — говорит Анук.
— Что?
Американец берет ее за руку.
На секунду ее охватывает паника. «Надо поскорее уносить ноги», — проносится у нее в голове.
— Так что бы вы хотели?
Она могла бы ответить, что больше всего на свете ей хочется удрать куда-нибудь подальше от его глаз. С ней происходит что-то удивительное. Ее тянет к этому человеку. И это путает ее. Она не хочет никакой зависимости — ни физической, ни моральной. Он слишком много говорил ей о Дороти, о своем малолетнем сыне, о своей устроенной жизни. Анук вдруг показалось, что за благополучным фасадом скрывается совсем другой человек.
— Я бы хотела выпить кофе…
— На первом этаже есть кафетерий…
Он идет на несколько шагов впереди ее. Почему он так спешит? Молодой человек, похоже, проявляет нетерпение. Почему-то он кажется ей уязвимым. «О чем я думаю? — задается вопросом Анук. — Уязвимый атлет — звучит нелепо. Он такой же мужчина, как и любой другой. По-видимому, меня привлекают его национальные особенности. Акцент, манера поведения. Представители другого народа всегда окружены в наших глазах ореолом таинственности. Они отличаются от нас нравами и привычками. Нас так и тянет все разузнать о них. Неизвестность особенно притягательна для нас».