Отличный парень
Шрифт:
Тусклый свет электрического фонаря на улице.
— Это старый… приятный город… — говорит дама.
Пауза.
— Я осталась наедине с его болезнью. Он не хотел никого видеть. Ни племянника, ни племянницу…
— И у него не было никого, кто бы?..
Анук не смеет закончить фразу.
— Раньше были девушки… Однако никогда не было той, которую можно было бы назвать сердечной привязанностью. Когда он вернулся, с ним была только я. Он и меня едва терпел. Он почти ненавидел меня. Я ухаживала за ним, как за ребенком.
— Что же такого он мог натворить? — спрашивает Анук.
Она идет по натянутому канату. Еще один шаг…
— После того, что с ним случилось, у него нелады с нервной системой. Врачи посоветовали нам переехать в сельскую местность. Поближе к природе, обрабатывать землю, заняться фермерством… Подальше от городской жизни с ее жестокостями и насилием… Вот уже полгода, как его состояние заметно улучшается. И еще улучшится. Он обязательно выздоровеет. Если бы вы знали, какой он добрый, отзывчивый человек и к тому же замечательный сын… И такой красивый…
— А как он выглядит?
— Матери трудно судить о внешности своего ребенка…
Она не находит ничего, кроме как назвать его «красивым»? Анук теряет терпение. Похоже, что здесь ей не придется исполнить номер в духе Джейн Фонда; она не прижмет к груди уставшего в боях героя; ей не выпадет возможность выслушать его долгий рассказ о ратных подвигах. Она удостоилась только того, чтобы ей показали его детский снимок.
Эта милая женщина ведет себя так, как все матери в мире. У Анук становится легче на душе оттого, что ее ожидания не оправдались.
— Если вы не возражаете, я поднимусь, чтобы позвать Стива; нам нужно возвращаться в Вашингтон. Мой муж вот-вот вернется в гостиницу; было бы лучше оказаться там раньше, чем он.
Эта престарелая дама исполняет роль чистого стекла. Все, что раньше казалось неясным и расплывчатым, приобретает конкретные очертания.
— Еще немного кока-колы?
На Анук наваливается свинцовая усталость.
— Мне надо ехать… Передайте вашему сыну привет от меня, — говорит Анук.
Сверху доносится шум шагов.
— Все слышно в этом доме, — произносит дама. — Однако это еще довольно крепкое здание… Толстые стены.
В ее очках отражается тусклый свет фонаря.
— Совсем нелегко оставаться с ним с глазу на глаз… — говорит мать. — Ему уже недостаточно только одного моего присутствия.
— Когда он поправится, ваша жизнь наладится, — произносит рассеянно Анук.
Шаги уже слышны на лестнице; дверь открывается; входит Стив и говорит:
— Ничего не поделаешь…
— Вот видите, — добавляет Анук, обращаясь к матери, — вы не одна. Здесь Стив. Несомненно, он всегда будет в вашем распоряжении…
— Всегда — громко сказано, — прерывает ее Стив. — Я живу в Нью-Йорке.
— Поехали?
Анук торопится. Ей уже совсем неинтересно.
Атмосфера накаляется. Между матерью и лучшим другом словно встает стена. Дед когда-то рассказывал ей о том, как он вел себя во время войны: «У меня не было никакого желания умирать из-за каких-то мировых неурядиц. Лучше выносить за кем-то ночные горшки, чем подбирать чужие окровавленные части тел. Благодаря войнам французы узнали о других странах…»
— Мой муж должен вот-вот вернуться в гостиницу, — повторяет Анук, — он будет искать меня…
— Сейчас половина седьмого, — говорит Стив. — Мы вернемся в Вашингтон через час.
Анук неожиданно вспоминает:
— Массажист! Я должна отдать ему деньги. Он зайдет ко мне в номер в восемь часов.
— Она хорошо говорит по-английски, не правда ли? — спрашивает Стив, обращаясь к пожилой даме. — Не скажешь, что француженка… Она говорит, как настоящая англичанка…
— Не надо задерживать ее; ее муж будет волноваться.
— Мой муж тоже хорошо говорит по-английски, — говорит Анук. — Прощайте, мадам. Рада была с вами познакомиться. Желаю удачи вашему сыну.
И уже в дверях:
— Давно замужем? — спрашивает дама.
— Тринадцать месяцев.
— Молодожены?
— Теперь все не так, как раньше, — произносит Анук на прощание. — В прошлом люди были более сентиментальными. Прощайте, мадам…
Она едва успевает закончить фразу, а Стив уже берет ее за руку и ведет к машине; они идут, держась за руки, в то время как американка, стоя в воротах, смотрит на них.
— Что она теперь подумает обо мне? — спрашивает Анук.
— Что вам до того? — говорит Стив. — Вы никогда больше ее не увидите…
Они садятся в машину. Аннаполис чем-то напоминает ей Довиль. Город-сказка в лучах зимнего солнца.
— Вы меня удивляете, — говорит американец. — Вы рассказали о себе жуткую историю с ужасающими подробностями. И вдруг вас волнует мысль о том, что может подумать о вас незнакомая вам женщина? Не вижу логики…
— Привезти меня сюда только затем, чтобы потерять время, — произносит она со злостью, — еще более нелогично…
Тихие улочки остаются позади, и машина выезжает к порту, где у причала качается множество белых яхт.
— Совсем как в Довиле, — повторяет она. — Поистине два города-близнеца: Довиль и Аннаполис…
И затем:
— Какой смысл было везти меня к этой доброй старой женщине, чтобы нарушить ее покой? Надо было сразу возвращаться в гостиницу…
— А кто мне «плешь проел» — точное выражение, не правда ли? — с Фредом? Кто?
— Я, — соглашается она. — И совершенно напрасно. Я поняла главное. Каждый может переживать нервную депрессию. Даже самый мелкий служащий. Ваш друг уже почти выздоровел. К тому же он плохо воспитан.