Отложенное счастье

Грэхем Линн

Ярость жгла Ангела изнутри, но он старался сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Будь он проклят, если позволит глупой детской неожиданности встать между ним и отцом, которого он любил.

– Она тогда еще не родилась. Я не знал, что буду чувствовать, когда это произойдет.

– Тебе следовало оставить деловую часть адвокатам и заняться семейным аспектом ситуации. А ты дал матери девочки повод считать тебя врагом.

– Я вел переговоры через юристов как раз для того, чтобы личные чувства не помешали нам достичь согласия.

– И многого ли ты добился безличным подходом? – иронично поинтересовался Чарльз.

Ангел готов был застонать от бессилия.

Говоря по правде, он преследовал собственную цель. И, лишь получив желаемый результат, осознал, что хотел совсем не этого.

– Она не желает, чтобы я навещал дочь.

– Чья вина?

– Моя, – признал Ангел. – Но, что бы я ни сделал, это не дает ей права растить моего ребенка в неподходящих условиях.

– Да, сложно согласиться с тем, что наследница Валтиносов воспитывается женщиной, которая работает в собачьем приюте. Хотя я рад, что твоя бывшая подруга равнодушна к богатству. В противном случае она осталась бы в Лондоне прожигать деньги, которые ты ей платишь, а не жила бы у тети в глухом углу Саффолка, зарабатывая себе на жизнь.

– У моей бывшей подруги не все дома! – Впервые с начала разговора Ангела захлестнули эмоции. – Она добивается, чтобы я чувствовал себя подлецом.

– Неужели? – Чарльз в сомнении приподнял бровь. – Не слишком ли много усилий ради мужчины, которого она не желает видеть?

– Она имела наглость сказать юристам, что не может разрешить мне навещать ребенка без риска нарушить договор о конфиденциальности!

– Пожалуй, у нее есть основания волноваться, что ты приведешь пронырливого репортера прямо к ее порогу, – заметил Чарльз.

– Я умею быть осторожным.

– К сожалению, сейчас вопрос посещений возможно решить только через суд. А британские законы крайне редко диктуют решения в пользу отцов внебрачных детей…

– Ты предлагаешь мне жениться на матери, чтобы получить доступ к ребенку? – Ангел не мог поверить своим ушам.

– Нет. – Чарльз покачал седеющей головой. – Такие жесты должны идти от сердца.

– Или разума. Я могу взять ее в жены и увезти в Грецию, где у меня будет преимущество в борьбе за опеку. Помнится, юристы предлагали такой вариант.

Чарльз смерил своего безжалостного сына неодобрительным взглядом. Он имел в виду погасить конфликт Ангела с матерью его дочки, а не завести его туда, откуда нет возврата.

– Надеюсь, ты даже не размышлял о возможности опуститься так низко. Неужели нельзя решить дело миром?

Ангел заверил отца, что постарается получить право видеть дочь, не прибегая к грязным трюкам, хотя сомневался, что у него есть хотя бы малейший шанс договориться с Мерри Армстронг. С ней ничего нельзя было сказать наверняка. Она отказывалась просто делать так, как он хочет: срывала планы, воздвигала препятствия и встречала каждое предложение градом контраргументов. Ангел не привык к столь неуважительному отношению, не знал, как реагировать или воспринимать этот новый опыт. Каждый раз, когда Мерри возражала или отказывала ему в чем-то, становился для него культурным шоком.

Всю жизнь женщины сами давали Ангелу, что и когда ему было нужно. Тетки, кузины и любовницы относились к нему как к божеству. Он рано проникся убеждением, что прекрасный пол создан исключительно для того, чтобы обожать его и доставлять все виды удовольствий. И принимал это приятное положение вещей как данность, пока темное дьявольское наущение не побудило его связаться с Мерри Армстронг…

Но как Ангел мог пропустить ее? Как мог не заметить точеную фигурку с длинными ногами, доходящие до талии волосы

цвета крепкого кофе с рыжеватым отливом, кристально-голубые глаза и пухлые розовые губы, которые пускали мужское воображение вскачь по дороге греха? Если учесть, что эта красота целыми днями находилась на расстоянии вытянутой руки, развитие событий было предсказуемым и неизбежным с первой минуты. Даже несмотря на то, что Ангел свято следовал правилу не соблазнять своих сотрудниц и клялся никогда его не нарушать.

Дрожащими пальцами Мерри взяла у почтальона письмо. Йоркширский терьер, которого переедание сделало похожим на лохматую сардельку, носился вокруг ее ног, возбужденный звонком в дверь и посторонним голосом.

– Тихо, Тигр, – строго сказала Мерри.

Она взяла песика на передержку, чтобы подкорректировать огрехи в его воспитании перед поиском новых хозяев. Обучение шло своим чередом, но Мерри нарушила строгие правила тети Сибил, чрезмерно привязавшись к подопечному. Тигр нашел путь к ее сердцу и получил позволение сидеть на коленях и лежать на диване.

Хотя Сибил обожала собак, она не верила, что очеловечивание или сюсюканье идут им на пользу. А Мерри в свете собственных эмоциональных травм горячо сочувствовала собачке, пострадавшей от жестокого обращения. Маленький терьер искал утешения в еде, Мерри – в возможности его приласкать или потискать. Правда, порой ей казалось, что она слишком сильно жалеет себя, сравнивая поведение Ангела по отношению к ней с физическим насилием. Такого же мнения придерживалась Сибил, говорившая, что племянница делает из мухи слона.

К несчастью, оставить муху в покое Мерри не позволяли, и доказательством служило письмо, которое она держала в руках. При виде лондонского адреса молодую женщину затошнило. Она просто не могла заставить себя прочитать еще одно послание адвокатов семьи Валтинос. Передернувшись от омерзения, смешанного со страхом, Мерри трусливо сунула конверт в ящик тумбочки, чтобы не мозолил глаза, пока она не будет готова разобраться с новой проблемой спокойно.

Спокойствие давалось Мерри нелегко с того самого дня, когда юристы Валтиносов впервые связались с ней, положив начало бесконечной изматывающей битве, в которой каждое ее движение служило новым поводом для критики или шантажа. Перспектива читать еще одну порцию прикрытых вежливыми формулировками угроз приводила Мерри в ярость. Еще год назад она и представить не могла, что способна так разозлиться, а сейчас боялась, что злость поглотит ее и выжжет в душе все остальное. Гнев вошел в жизнь Мерри вместе с Ангелом Валтиносом. Красавец грек не научил ее ничему, кроме горечи, ненависти и отчуждения, без которых она бы с удовольствием обошлась.

Зато он, пусть даже помимо воли, подарил ей Элиссу…

Желая придать мыслям менее желчное направление, Мерри выглянула из кухни в крохотную гостиную, где ее дочь весело возилась с игрушками на ковре. Буйные черные кудри обрамляли смуглое личико с голубыми глазами и нежным бутоном рта. Волосы и оливковый тон кожи Элисса унаследовала от отца, глаза и губы – от матери. Мерри считала ее феноменально красивым ребенком, хотя признавала свою необъективность во всем, что касалось дочери.

Появление Элиссы на свет после тяжелой и тревожной беременности вернуло Мерри вкус к жизни. До родов она только предполагала, что материнство в корне изменит ее мировоззрение, наполнит всепоглощающей, ни с чем не сравнимой любовью. После теория обрела весомость факта: на свете не было ничего, что Мерри не сделала бы ради малышки.