Отмеченные лазурью. (Трилогия)
Шрифт:
Певец задумчиво прищурился:
— Ты ел сегодня что-нибудь?
— Нет, — буркнул Искра, прижимая ладонь к животу. — И вчера тоже не ел, что-то мне не хочется.
— Да ты ж попросту голодный, а никакой не больной! — фыркнул Певец. — Со вчерашнего дня без жратвы, ничего удивительного, что тебе стало плохо.
— Голодный? — На лице Победного Луча отразилось искреннее удивление. — Не думаю, чтобы я был голоден. Мне совсем не хочется есть. Просто меня тошнит.
— Вот и видно, что ты никогда не голодал. Через какое-то время в животе перестает бурчать и есть уже не хочется. — Ночной Певец махнул рукой, горько улыбнувшись. — Человек просто слабеет и охотнее всего только
Князь молчал, поэтому Творитель продолжал, потирая руки:
— Ну, поскольку пока у тебя нет никого на побегушках, чтоб лакомства тебе под нос принести, придется самому прошвырнуться до нашей трапезной. Только не в этих тряпках и не с таким стогом сена на голове. Ты похож на дохлую мышь, которую кот приволок с поля. Никогда не понимал, зачем «благородным» такая вот длиннющая пакля на голове.
Наследник Брин-та-эна мгновенно надулся и стиснул кулаки. Но тут же с шумом выдохнул воздух и ответил с угрюмым достоинством:
— Длинные волосы являются символом благородного происхождения. Первый встречный не имеет права такие носить.
Развеселившись, кудлатый Творитель расхохотался в ответ, а тем временем, не задавая вопросов, он поднял крышку одного из сундуков и принялся изучать его содержимое. Там он обнаружил только блестящие шелковые рубахи с искусно вышитыми отворотами.
— А знаешь что? Если б волосы давали благородное происхождение, то я бы уже давно был самым знатным в этом клятом городе!
Победный Луч Рассвета в который уже раз спрашивал себя, почему он до сих пор еще не выкинул за двери этого бесстыжего мужлана, бывшего невольника… полуживотное, собственно говоря… эту ошибку природы, этого болтливого шельму, только и видели его косматую морду. А на прощание еще следовало бы натравить на него Карамельку.
— Почему я еще не выкинул тебя отсюда? — Наконец он все-таки произнес этот вопрос вслух все еще хриплым после гарроты голосом.
Несносный гость притворился, будто глубоко задумался, принял позу мыслителя и многозначительно почесывал свой подбородок.
— Потому что я такой милый и забавный?
— Потому что я хочу… договориться с тобой, — добавил Искра с намеком.
— О чем?
— А вот о чем. Я бы предпочел, чтобы события прошлой ночи не стали всеобщим достоянием.
— Никаких сообщений? Никакого следствия? — удивился Певец, забыв про свою роль беззаботного наблюдателя.
— Вчера ночью… вообще ничего не произошло. — Точно наперекор собственным словам Победный Луч невольно провел пальцем по следу на шее. — Хотя это очень плохо, что я не могу устроить Чертополоху настоящие похороны. Он был хорошим слугой и заслуживает этого.
— Избавиться от тел? — уточнил Певец. — Нет ничего проще. Мне это тоже подходит.
— Значит, мы договорились?
— Договорились.
— И что ты за это хочешь?
Творитель склонил голову, точно слегка задумавшись.
— Ты больше никогда не будешь называть меня невольником.
Искра пожал плечами:
— Слишком низкая цена.
— В таком случае будем считать, что это первый взнос. А про остальное я тебе припомню, когда представится подходящий случай.
В тот день никто ничего особенного не заметил. В одной из замковых кухонь самовольно оставил работу поваренок, он сбежал в неизвестном направлении и даже не позаботился забрать свое скромное имущество. Никто на такую мелочь и внимания-то особо не обратил. Среди слуг
Камушек с горечью подумал, что сам, собственными руками обеспечил себе отдых от Гладиатора, по крайней мере, на пару недель. Это единственное, что хоть немного утешало в сложившейся ситуации. Потому что у него сильно болело горло и кололо в груди, и вообще жизнь представлялась довольно подлой и поганой штукой. Еще до полудня к пареньку заглянул лекарь — Наблюдатель с холодными ладонями, который не имел ни малейшего понятия о том, как можно, не причиняя неудобств, осмотреть горло больного. Он заставил Камушка выпить какую-то мерзость, более горькую на вкус, чем приснопамятные наливки Соленого на Ящере. А тут еще, чтоб жизнь маслом не казалась, этому медику почему-то не понравилось дыхание Камушка.
«Кажется, у меня хрипы в легких. Мне пришлось подробно описать, как я болел на острове. Он осматривал мои шрамы. Пугал, что у меня наверняка имеются „обширные некротические изменения в правой доле“, что бы сие ни означало, и каждая запущенная простуда может закончиться смертью. После своего визита он оставил табличку, сплошь исписанную какой-то ерундой, а кроме того, столько лекарств, что этим можно было бы коня отравить. Я уже самовольно наполовину уменьшил себе назначенные им дозы. А некоторые пузырьки решил вообще не трогать. От отца я знаю, что лучшее средство от больного горла — это обычный имбирь, свежий или сушеный и перемолотый в порошок. Так что я попросту пошлю Ночного Певца на базар за травами. Он еще и обрадуется, потому что обожает ходить за покупками и всегда страшно торгуется, что со стороны выглядит как жуткая свара с лавочником, только в конце оба с довольным видом пожимают друг другу руки и уверяют, что все это представление доставило им огромное наслаждение. Забавные люди эти южане».
«Лекарь пришел второй раз и страшно радовался, что его терапия приносит результаты. О да, МОЯ терапия. Если б я пил все, что он мне оставил, меня бы уже хоронили в красивой урне. Лекарь сообщил, что меня ждет посещение Творителя, очень хорошего хирурга, который и должен положить конец моим недомоганиям. Глупцы подобны сорнякам — не надо стараться, сами вырастают.
Интересно развивается также история Победного Луча Рассвета. Как и все остальные, я не испытываю особо теплых чувств к Победному Лучу, но могу себе представить, как ему сейчас тяжело. Ветер-на-Вершине пересказал мне и Певцу все, что ему удалось вытянуть из этого избалованного парня. Возвращение к удобствам семейного дворца могло означать для него только смерть, рано или поздно. А самое удивительное, что Ночной Певец не то чтобы полюбил Искру, но явно испытывает чувство некоторой ответственности за него. Как он сам утверждает, „до тех пор, пока эта клуша не научится самостоятельно застегивать пуговицы“. Следствия не было, как и похорон. Кажется, все, что в конце концов осталось от тел погибших, — это огромная лужа воды и кучка чего-то, похожего на мокрый песок. Эти останки было совсем не трудно собрать в мусорные ведра и выкинуть в канал. Ветер-на-Вершине, для порядка, в святилище принес в жертву зерно и молоко за упокой душ умерших. Я спросил, зачем он молился за убийцу, а он ответил, что это профессионал, который погиб на боевом посту, так что заслуживает уважения. Хайги — еще более странные люди».