Шрифт:
Оформление обложки Бориса Аджиева
1
На германском фронте продолжаются бои. На Северо-Западе немецкое наступление остановлено на рубеже р. Дубиссы.
На участке фронта в районе р. Оржиц и Лыдыня 30 июня (даты по ст. стилю) германские войска предприняли наступление силами до корпуса. 1-я, 2-я сибирские стрелковые и Сибирская казачья дивизия отразили наступление, не дав немцам продвинуться более чем на километр, несмотря на сильный артиллерийский огонь.
АФИНЫ, 17(30).VI. В понедельник утром английский крейсер бомбардировкой совершенно разрушил склад керосина в Листа, близ Смирны. Вслед затем тот же крейсер подошел к Чесме, потопил находившийся там парусник и с успехом обстрелял турецкие позиции близ города.
ЛОНДОН, 17(30).VI. «Times» сообщает:
Крейсер «Гесар» 14 июня бомбардировал порты Чесму, Лидию и Аглелию на азиатском берегу, против Хиоса, и уничтожил склады снарядов и керосина на Лидии и таможню на Аглелии.
В Чесметурки расстреляли 2000 винтовочных обойм, поддерживая огонь против крейсера, но без всякого результата. (ПА).
САЛОНИКИ, 17(30).VI. С Митилены сообщают:
В этом море прервано всякое сообщение. Турки поставили здесь большое количество мин, чтобы помешать действиям подводных лодок.
Греческое население на побережье Мраморного моря сильно страдает, вследствие обвинения его турками в доставке бензина на подводные лодки. (ПА).
15 июня легковой извозчик, следуя с двумя седоками от Балтийского вокзала, заявил, остановив лошадь, полицейскому чину, что он не желает ехать дальше, так как седоки говорят по-немецки. Седоки предъявили документы в том, что они высылаются в Германию, присовокупив, что следуют на Финляндский вокзал. Последнее подтвердил и извозчик, но все-таки попросил освободить его от немцев даже без какой-либо платы за часть проезда. Немцам пришлось нанять другого извозчика.
– Желаю здравствовать, господин подполковник – Крепыш штабс-капитан с жутко изуродованным шрамами лицом привычно бросил руку к фуражке.
Дивизионный врач улыбнулся одними губами и ответил на приветствие:
– И вам доброго здоровьица, Глеб Константинович. Искренне рад вас видеть, – покривил он душой.
Лицезрению штабс-капитана Львова он совершенно не радовался: «Нет, офицер – по всем статьям! Не красавец, так с лица воду и не пить, а вот все остальное – мое почтение! Из гвардии сам попросился в армию, – подполковник Раевский уж постарался навести самые точные справки, – и не потому, как проигрался или, упаси Господь, что-то порочащее офицерскую честь, а исключительно по зову сердца и долга. На Балканскую войну отправился. А после в гвардии восстанавливаться не стал, что характеризует Глеба Константиновича со стороны самой наилучшей. И воевал хорошо: „Станислава“ с мечами и „Владимира“ с мечами честно заслужил. Но только вот говорят о нем нехорошее. Будто бы звереет господин Львов в бою, человеческий облик теряет».
Владимир Семенович Раевский полагал себя врачом опытным, да и успел насмотреться на то, что с людьми война делает – японскую кампанию от первого до последнего выстрела в действующей армии прошел. И потому не без оснований полагал, что «накатило» на штабс-капитана после того ранения. Осколком снаряда зубы повыбивало, лицо разворотило, да и контузия, опять-таки… Вот тогда-то все и началось: узрел Глеб Константинович в зеркале «ряд волшебных изменений милого лица» [1] и взбесился. Солдаты от его муштровки стонут, офицеры шарахаются.
1
Строка
Недавно вот снова учудил. На дне ангела заместителя командира полка принялся капитан Вельцбах о своих родственниках в Германии рассказывать. Нет, понятно, что пьян Вельцбах был до положения риз, но надо же иметь и уважение к родственным чувствам. Неприятно ему в своих по крови стрелять. Все с пониманием отнеслись, уж и забыли, а тут Львов эдак с улыбочкой, которая на его лице вовсе звериным оскалом смотрится, и говорит:
– Благодарю вас, господин капитан. Теперь буду знать, что на правом фланге у меня – потенциальный предатель… – Потом возвел очи горе и добавляет, словно бы про себя, но так, что всем слышно: – Надо бы там отсечную позицию оборудовать…
И добро бы просто сказал. Вельцбах тогда покричал, попробовал даже Глеба Константиновича на дуэль вызвать, но его успокоили быстро. Владимир Семенович лично ему в рот два лафитника шустовского влил – он и успокоился. Даже похрапывать принялся. Вот только на следующий день Львов свое обещание выполнил и поперек траншеи отсечную позицию отрыл. Даже рогатку с проволокой откуда-то раздобыл и траншею-то и перегородил.
И так со всеми. Даже со своим товарищем по юнкерскому училищу, штабс-капитаном Лисовским, не ладит. Хотя и вежлив и, как говорят господа англичане, корректен, а нет-нет да и прорвется такое, что оторопь берёт.
И вот же случилось, что племянница Владимира Семеновича – Зоя Карташева, набившаяся в сестры милосердия прямо в его лазарет… Впрочем, тут уж нечего против истины грешить: Раевский сам ее к себе забрал. Все ж под приглядом. А то перед сестрой нехорошо вышло бы.
И вот эта самая Зойка-шалунья, стрекоза Зойка, которую он знал с пеленок, умудрилась влюбиться в это чудо-юдо морское. И ни на какие уговоры не поддается. «Он очень интересный человек! Он очень смелый человек! И вообще: я его люблю!»
Правду сказать, Львов – партия не из последних. Хоть и дальний, а родич князьям Львовым, и, говорят, что ворожат ему где-то там, в эмпиреях… И честен, не пользуется дурным девичьим чувством, во всяком случае – пока. Но вот не лежит у него душа к этому штабс-капитану. Не лежит, и все тут!
Объект же нелюбви господина Раевского тем временем поцеловал Зойке кончики пальцев, обнял ее на прощание и угнездился в седле подведенного ротным ординарцем коня. Еще раз помахал рукой своему «предмету» и потрусил нескорой рысцой в сторону передовой. Раевский с неодобрением посмотрел ему вслед, потом с таким же неодобрением взглянул на лучащуюся счастьем Зойку, но тут же позабыл обо всем, так как в этот самый момент ему доложили о прибытии давно заказанных лекарств. Владимир Семенович отправился к стоявшим поодаль от палаток санитарным повозкам с красными крестами на беленных известью бортах и совсем позабыл о своих недавних размышлениях.
А виновник тягостных раздумий дивизионного врача подполковника Раевского в этот самый момент ехал вдоль набитой сотнями повозок колеи и предавался совершенно другим размышлениям, хотя и тоже весьма тягостным.
Основной его мыслью было: «И как же это меня угораздило?» [2] Жил себе, жил, никого не трогал… почти… иногда… Нет, все-таки разумного объяснения тому, как мужик хорошо за пятьдесят, счастливый муж, отец и дед вдруг в одночасье оказался на фронте Первой мировой. «Шел, споткнулся, упал, ударился головой. Очнулся – … ФРОНТ!» И ведь самое обидное, что почти так оно и есть…
2
Фраза из мультфильма «Лягушка-путешественница».