Отмщённый

Казанцев Кирилл

— Ты здесь? — Он толкнул ее локтем. А она подумала: вот же странно. В темноте, когда не видно его лица и того, во что он одет, у него вполне располагающий голос. Даже где-то чувственный и сексуальный.

— Я умерла, — буркнула Катя.

— Отлично, — обрадовался он. — Думаю, мы здесь не задержимся. Либо нас поймают, либо пронесет. Молись.

— Не умею.

— Какое совпадение, я тоже. Слушай, ты не могла бы повернуться ко мне лицом? А то уперлась своей попой, как будто мы не знакомы.

— Издеваешься?

— Прости, не подумал…

И все же она повернулась к нему — когда под носом снова что-то пробежало и хвостиком махнуло. Ее едва не вырвало. Она заткнула кулачком рот, заскулила, уткнулась лбом ему в спину. От спины не так воняло, как от «передней части». А наверху между тем происходили события. Топот по дороге — с одной стороны, топот

с огорода. Из убежища под полом все прекрасно было слышно. Спецназ не спал, одновременно проверялись несколько домовладений. И действовали парни, похоже, жестко. Строения и огороды зачищались параллельно. Удар по калитке, и группа ворвалась на участок. И на задней стороне подворья трещала ограда, перекликались люди. Спецназовцы врывались в сортир, в сараи. Скрипело крыльцо, грубый стук в дверь. Ждать не стали, резкий толчок — и дверь едва не сорвалась с петель. Хорошо, что не заперли. По дому топали тяжелые подошвы, разносились лаконичные возгласы: «Чисто! Чисто!» Затрещала лестница на чердак, напряглась под весом «армированного» мужского тела. Спецназовец выбил люк прикладом, запрыгнул наверх. И вскоре уже матерился, атакованный пылью, плесенью, вселенской грязью. На чердаке падали доски, гремело железо. Злобный выкрик: «Чисто!» — и, не теряя времени, служивый спрыгнул вниз. С пронзительным скрежетом распахнулся люк подпола! Загорелся мощный фонарь — он слепил даже сквозь щели в досках. Катя едва не умерла от страха, покрылась коркой льда. Ее трясло, холодный пот заливал глаза. За что такое наказание? Она ни в чем не виновата! Она безотчетно обняла лежащего рядом мужчину, прижалась к нему, закрыла рот ладошкой, чтобы не разразиться пронзительной птичьей трелью. Спецназовец осветил дно колодца, спустился на метр, оперся, широко расставив ноги, в края ниши. Мощный удар прикладом сотряс перегородку. Стенка выдержала. Он развернулся прыжком на девяносто градусов, ударил соседнюю. Этот парень мыслил в верном направлении. Напрягся Павел — не зря он заготовил тот самый тяжелый брус! Сокрушительный удар прикладом, содрогнулась мужская спина, вздрогнула Катя. Перегородка устояла. Снова разворот на девяносто, удар по последней стенке.

— Чисто!

Боец выбрался из подпола. Катю трясло. И у Павла как-то подозрительно вибрировала спина. Крышку подпола боец закрывать не стал. Зачем лишние движения? Прекрасно было слышно, как он беседует с коллегами:

— Лейтенант, в доме чисто, на огороде тоже никого! Но кто-то тут есть, машина за калиткой!

— Это баба, командир! Куртка, новые ботинки под порогом. Она ушла куда-то. Сумочку и пакет с едой оставила. Паспорт — некая Одинокова Екатерина. Зарегистрирована в Дубне. Документы на дом. Помочилась в бак — в натуре правильно сделала, в этот живописный сортир лучше не ходить…

— Ага, коньячку хватила и свалила на хрен… Как-то подозрительно, командир, нет?

— А чего тут подозрительного? — проворчал третий. — Ну, была баба, ушла по делам, не сидеть же в этом хлеву. Может, пересечемся с ней где-то. Коньячок допьем, командир?

— Я вам допью! Никакого спиртного! Ничего не трогать, пошли отсюда. Позднее вернемся.

Компания в полном составе покинула дом. Но только через пять минут, убедившись, что территория свободна от посторонних, «дети подземелья» покинули убежище. Катю качало, она была бледна, как моль. У девушки совсем не осталось сил. Он довел ее до софы, она свалилась замертво, молитвенно воззрилась в потолок. Он сбегал в сени, запер дверь на задвижку, проверил вид в окне.

— Вот это да… — зачарованно прошептала Катя.

— Да уж, не хухры-мухры, — согласился Павел. — Они еще вернутся, слышала? Они всегда возвращаются. Если придут, то ты выходила гулять на пруд — прошла переулком, сквозь заброшенный участок — и так далее. Пьяная была, не помнишь. А я в это время спрячусь в облюбованном месте. Доходит?

— Угу, — пробормотала Катя и уснула.

Она очнулась в районе трех часов, в панике вскинула голову, посмотрела на часы. Какой ужас, это не сон, это явь! Она лежала в собственном доме, будь он неладен. Вскочила, вся взъерошенная — и внутри, и снаружи, вцепилась в подлокотник. Масса вопросов в голове: что, где, когда? Вроде целая, одетая, никуда не привязанная, но в голове большой переполох. На улице было тихо. В горнице тоже никто не работал дрелью. Солнце сдвинулось по небосклону, зашло за крышу, и в доме властвовал полосатый сумрак. Ветка рябины за окном совершала монотонные колебания, и по полу ползали прерывистые тени. На столе возвышался пакет с едой, какая-то посуда.

Сумочка пребывала в целости и сохранности. На ногах ее были ботинки на тоненькой подошве, купленные на распродаже неделю назад. Очень странно, когда она укладывалась спать, ботинок на ногах не было. На табуретке в зоне полумрака кто-то сидел и смотрел на нее. В горле стало сухо. Она всмотрелась. Мужчина подъехал ближе вместе с табуреткой. Из полумглы проявилось осунувшееся, гладко выбритое лицо с резко обрисованными скулами. Волосы индивидуума были пострижены — не идеально, но терпимо — и зачесаны назад. Густые брови, сеточки морщинок в уголках глаз. Глаза источали свинцовый блеск. Он в принципе улыбался — не очень уверенно, не очень открыто, но нормальной человеческой улыбкой. Глаза притягивали, в них было что-то магнитное. Одежда на субъекте тоже была незнакомая — мятая рубашка-поло, замшевая жилетка поверх рубашки, джинсы с заплатами. Катя принюхалась, поводила носом. От мужчины не пахло. Разве что немножко — нафталином.

«Что это со мной? — подумала Катя. — Привожу домой кого попало».

— Ты… — начала она. — Вы… — и запнулась.

— Тот парень ушел, — хрипловато вымолвил мужчина. — Теперь я за него.

— Я спала? — тупо спросила она.

— Спала, — кивнул собеседник. — По обоюдному, так сказать, согласию сторон.

— Но что случилось? Ты решил сменить имидж?

— Да. — Улыбка стала шире и ярче. — Я подумал, что предыдущий имидж тебя чем-то не устраивал. Надоело быть бомжом, — более популярно объяснил Павел. — Ты уснула, я нашел чудовищно опасную бритву, ржавые ножницы, огрызок зеркала… На всю операцию ушло пятнадцать минут. Потом я принял ванну… — Ее глаза недоуменно блеснули. Он объяснил нормально: — Точнее говоря, я принял бак. Не тот, про который ты подумала, другой. Он стоял в сенях, под грудой необходимых в хозяйстве вещей. Обычный хозяйский бак — когда здесь жили люди, им ежедневно пользовались. В баке была вода. За много лет она протухла, зацвела, но вода, знаешь ли, и в Африке вода. А одежду я нашел на чердаке в старом комоде. Она была сложена аккуратной стопочкой и почти не испортилась. Здесь жила хозяйственная женщина.

— Да, это покойная бабушка моего покойного мужа… Она скончалась на стыке тысячелетий…

— Как видишь, все прозаично. Как во сне?

— Спасибо, там все хорошо… Спецназ не приходил? — задала она еще один глупый вопрос.

— Нет, они сказали, что придут позднее. По этому случаю — обрати внимание, — он показал на открытую крышку подпола, — все мое хозяйство находится внутри. Как только раздастся вкрадчивый стук, я должен скатиться вниз и захлопнуть крышку. Тропинка протоптана. На это уйдет секунд пятнадцать. А тебе придется впустить гостей, и тогда уж сама решай, будешь меня закладывать или нет. Честно говоря, я устал с тобой воевать. Сама определись, чего хочешь.

На женское чело улеглась тень нерешительности. Она уперлась взглядом в пустую коньячную бутылку. До текущей секунды она удачно сливалась с «продуктовым набором».

— Ты выпил весь коньяк? — забеспокоилась Катя.

— Мне было скучно, — смутился Павел.

— Но это мой коньяк!

— Не кричи. — Он приложил палец к губам. — Коньяк — дело наживное. Он силы дает. Я вчера и сегодня не только воевал и с тобой отношения выяснял, но и почти не спал. Извини, но твою сырокопченую колбасу я тоже съел.

— Ты пользуешься моей беззащитностью, — расстроилась Катя. — Как твоя рана?

— Нормально, немного побаливает… — Он поднялся с табуретки, добрел, держась за бок, до стены и сел на пол, привалившись затылком к вздувшейся штукатурке. — Так удобнее, — объяснил он. — И к земле ближе. Рана не страшная, все в порядке, пару дней поболит и перестанет… Все в порядке, Катя. — Он продолжал улыбаться, но улыбка потускнела, и глаза потухли. — Я видел в окно, как спецназ обшаривает поселок. Их много — этакая большая недружная семья. Ловят очень опасного преступника… Скоро они уйдут, и я тоже уйду. А если не уйдут, то попытаюсь пролезть через их заслоны. Не волнуйся, скоро ты сможешь уехать.

Он закрыл глаза. Напряглась и задрожала жилка на виске. Женщина смотрела на него распахнутыми глазами и не могла их оторвать. Все происходящее было чрезвычайно странно. Такое необычное, все в диковинку. Возникла мысль, что она знает этого парня целую тысячу лет. Он выглядел нестарым — внешний вид соответствовал возрасту. Но чувствовалось, что жизнь его не баловала. Напряженный, жилистый, вены выделялись на руках и на шее. Сложение спортивное, но в теле накопился избыток усталости — она ее чувствовала, как будто это тело принадлежало ей.