Отомщу. Прокляну. Влюблю
Шрифт:
– Мне для колдовства нужно проводить ритуалы, – вспомнила я биографию своей героини. – А вот проклясть я могу и без этого, – добавила невинно, злорадно замечая, как дернулась щека у компаньонки.
Через десять минут под восторженные вздохи Кати я смотрела на себя в зеркало и чуть зубами не скрипела от злости и обиды. Да он издевается! За километр видно, что платье сшито не на меня. Оно было мне велико в груди и талии, но при этом коротко, из-под длинной юбки, украшенной по низу золотым кантом, выглядывали белые мокасины, потому что туфли мне никто принести не
– Я это не надену! – я стащила платье и швырнула на пол. – Подай то, в котором я сюда пришла! И верни мое белье и украшения!
– Но его высочество велели… – испуганно пролепетала Кати, держа в руках нечто, напоминающее панталоны, соединенные с ночнушкой. – А ваши вещи я постирала. – Она покраснела. – Срамные они, в таких приличной девушке ходить не подобает.
– Не надену! – отрезала я.
Горничная испуганно покосилась на Софи, но та лишь криво усмехнулась, видно, предвкушая скандал. Я же решила избавиться от соглядатая при первом удобном случае.
– Льера… – попыталась Кати сделать еще одну попытку, но я уже натянула мятое платье колдуньи и надевала бусы. Я не напрашивалась в гости, а кому не нравится - пусть не смотрит.
Тут дверь открылась, и мы услышали голос Лероя:
– Адель, вы готовы?
Я вышла в гостиную и хмуро кивнула удивленному графу.
– Почему вы не переоделись? – приподнял он точеную бровь.
– Потому что наряд, который мне прислал ваш друг, оказался велик. А идти пугалом к его величеству я считаю неприемлемым, – с пафосом ответила я.
Граф хмыкнул и подал мне руку.
– Я прикажу принести для вас платья Олефины, они должны быть как раз.
– А самой Олефине они больше не пригодятся?
– Нет, – улыбнулся граф. – Олефину казнили ранней весной.
Я споткнулась, и Лерой придержал меня за руку. Казнили? Его любовницу казнили, и он с улыбкой говорит об этом? Я убрала руку с графского предплечья и отодвинулась. Лео Лерой переставал мне нравиться. Граф же усмехнулся, перехватил мою руку и опять положил себе на предплечье, да еще сверху другой рукой накрыл, чтобы я не сбежала. Жест вышел весьма интимным, и я моментально почувствовала неловкость.
– Заговор против короны - и даже мое покровительство ничем не смогло помочь.
– Вы сожалеете? – тихо спросила я.
– Сожалею? – граф удивленно на меня посмотрел, а затем задумался. – Пожалуй, да, это можно назвать сожалением.
Дальше мы шли молча, я думала о Сашке: ищет ли он меня? Очень хотелось, чтобы искал. И чтобы мать наконец вспомнила, что где-то в России у нее есть дочь, и тоже хоть немного заволновалась. Хотя на нее надежды мало, она звонила мне из Техаса раз в месяц и то затем, чтобы узнать номер перевода. Я сдавала ее двушку в центре столицы и ежемесячно отправляла в Америку полученные от квартирантов деньги. На этом наше общение и заканчивалось. У нее своя жизнь, у меня своя. И зря Сашка думает, что если мы поженимся, квартира достанется мне. О чем думал граф, я не знаю, но его рука на моей ладони слегка подрагивала.
– Адель, – промолвил он, когда мы остановились перед огромными расписными дверями. – Сколько вам лет?
– Девятнадцать, – честно ответила я.
Граф смотрел на меня с недоверием, а когда до него дошло озвученное мной число, застонал.
– Придурок! Ты же несовершеннолетняя! – он резко перешел на ты.
– Почему это? – обиделась я. – Уже год как нет.
– Богиня, да ты ребенок! В нашем мире совершеннолетие наступает в двадцать два, – глядя на меня с жалостью, произнес граф. – Мне жаль.
– А в нашем - в восемнадцать, – мне стало обидно, что он считает меня ребенком, хотя если теперь они вернут меня домой, то я готова и семнадцатилетней назваться. – Отправите меня назад? – с надеждой спросила я.
– Исключено, – с искренним сожалением сказал граф. – Тебя одобрили грайи. А сколько вы живете?
– Восемьдесят-девяносто лет, – не стала скрывать я. – А вы?
– Значительно дольше, – уклончиво ответил Лерой. – Теперь ясно, отчего у вас так рано отдают замуж.
Э… А при чем тут замуж?
Глава 3
Я не успела спросить, что имел в виду граф, как дверь распахнулась, и меня буквально втолкнули в огромный пустой зал. Хлопок - двойные створки сошлись за спиной, пути обратно не было. Страшно. Я огляделась.
Огромное пустое помещение с белыми отштукатуренными стенами. Все украшение – это картины в золотых рамах, в основном, батальные сцены. Зато потолок красивый: высокий, арочный и такой белый, что смотреть больно. Я задрала голову и чуть не подпрыгнула, когда услышала тихий голос:
– Гапринийский камень, он собирает солнечный свет. Подойди.
Трон стоял на возвышении за широкими бархатными шторами, которые сейчас были раздвинуты. Я подошла и присела в глубоком реверансе. Кто его знает, как приветствуют королей в этом мире? Но помню, когда снимали исторический сериал, все дамы приседали. Я играла в нем горничную и поэтому с поклоном справилась вполне изящно и элегантно.
– Ты здесь, потому что я умираю, и мне нужно назначить преемника.
Я все же решилась поднять глаза. Рак. У мужчины, который сидел на троне, был рак. Это ни с чем не спутать: желтая сухая кожа, обтягивающая худое лицо, лихорадочный блеск в черных глазах, худоба и нервные руки поверх стеганого покрывала, закрывающего колени. И запах – горечь с привкусом миндаля. Я такое уже встречала…
Рядом с троном стоял его двойник, но живой, полный сил и энергии. Черные с проседью волосы, живые темные глаза, румянец на скуластом лице и красный балахон в пол, а на шее цепь с большим рубиновым кулоном-каплей. Близнецы.
– Жрец, она слишком юная, – тихим злым голосом произнес король. – Зачем она здесь? Это же ребенок! Твои грайи сошли с ума! А мы уже сделали объявление, что ищем мать для будущего наследника!
– Тихо, брат, – мягким мелодичным голосом произнес жрец. – Судьба сделала выбор, и нам остается лишь смириться.