Отойди от моей лошади

Вольф Сергей Евгеньевич

Я побежал вниз. Теперь я знал, где растут замечательные деревья, о которых так сокрушались старички учёные. Я решил, что обязательно отыщу их, чтобы побольше узнать у них про страну, где деревья выше домов, а солнце печёт целый день и длинные лёгкие лодки быстро скользят по реке.

Кто ж его знает, может, потом и удастся вырастить эти деревья и у нас под Москвой.

Хочется петь вместе с ним

Автобусы — это вещь.

Папа говорит: «Возникают

мысли о далёких странствиях и необозримых горизонтах».

Я, когда еду, иногда… тоже… о горизонтах.

Наша школа от меня — две остановки. Мы с Федькой всегда пешком ходим. Сначала бежим до угла — кто быстрее, а потом уже спокойно, а тот, кто проигрывает, кто последним прибежит, тот несёт портфель другого до самой школы. Если вы видите утром толстого человека с двумя портфелями — это Федька.

А когда мы опаздываем — едем на автобусе, две остановки. Автобусы у нас, как и везде, без кондуктора. Сам себе билет отрываешь, а водитель сам остановки объявляет, без всякого кондуктора. У него в кабине возле головы такая штука висит — микрофон, и он в него говорит, а усилители усиливают. Получается громко и здорово.

Однажды мы с Федькой побежали до угла, кто быстрей, и я прибежал первым, потому что он вообще слон и ещё он упал. Я его долго ждал на углу, потом он подошёл, и я сказал:

— Вот тебе портфель, мой дорогой.

А он сказал:

— Фигос под нос.

А я говорю:

— Не совсем ясно почему.

А он говорит:

— Было нечестно.

А я говорю:

— Тоже не совсем ясно.

А он говорит:

— Было скользко.

А я говорю:

— Ну и что же? Мне тоже было скользко.

А он говорит:

— А мне было скользее, я…

А я говорю:

— На.

А он говорит:

— Н-на! — и как бацнет меня по голове портфелем.

Потом мы оба упали в снег, а потом нас кто-то за воротники поднял из снега и сказал:

— Нарушение порядка — раз. Все дети давно в школе — два.

Мы тогда с Федькой немного повернулись, немного стукнулись носами и увидели милиционера.

Тогда Федька запыхтел, как слон, и ка-ак дёрнется от милиционера. Сам выдернулся и меня выдернул, потому что мы нечаянно сцепились крючками, которые на пальто, у воротника. И побежали скорей на автобус, чтобы в школу не опоздать, и Федька первый раз в жизни прибежал со мной наравне, потому что мы так крючками и не расцепились.

Потом мы расцепились, подошёл автобус, мы в него залезли и видим — сидит дядька в очках и в шляпе, и ещё кто-то поёт.

Федька говорит:

— Плакать хочется, какая песня. Душещипнутельная.

В шляпе сказал:

— Это этот чёрт поёт, водитель. Поёт уже пятую остановку. Остановки не объявляет. Я не знаю, где мне сходить.

Я говорю:

— Как поёт! Как поёт! И как ясно слышно!

Шляпа говорит:

— У него там, у чёрта, микрофон. А

вон видите, ящички — это динамики. Я инженер, мне это понятно. Но он в микрофон объявлять остановки не хочет. Он петь хочет. От самого кольца поёт.

— Ох и песня! — сказал Федька. — Хочется петь вместе с ним.

— Федька! — заорал я. — Сходить! И так одну остановку проехали. В школу ведь.

— А мне-то как быть? — сказала шляпа.

Но мы уже выскочили.

С тех пор я стал в школу только на автобусе ездить, на этом самом. Даже если Федьки не было, — всё равно ехал. Я даже остановку в другую сторону шёл, чтобы подольше послушать, как наш водитель поёт. Он всегда в одно и то же время ездил. Тем, кто не знал, не нравилось, он ведь остановку часто объявлять забывал. Многие ругались и говорили, что надо бы написать жалобу. Несколько раз так говорили, представляете?

Тогда мы с Федькой однажды пораньше приехали на кольцо и разыскали его.

— Здорово! — сказал я ему. — Это — я, а это — Федька.

Он вытер тряпкой руки и поздоровался с нами за руку.

— Чем могу быть?.. — сказал он.

— Они на тебя жалобу хотят написать, — сказал я. — За то, что ты поёшь, а остановки не объявляешь.

— Уже, — сказал он. — Уже пришли три жалобы.

— Ты пой куда-нибудь в сторону, — сказал я, — куда-нибудь влево. Чтобы не в микрофон.

— Мне вперёд смотреть надо, — сказал он.

— Ну, тогда ты пой потише, — сказал я. — А мы будем поближе к тебе садиться.

— Нет, — сказал он. — Это я не могу. Песня есть песня. Кое-где её надо петь тихо, а в основном — громко.

— Ну, хорошо, ладно, — сказал я, — пой громко, но объявляй ты, ради бога, остановки.

— Сам бы рад, сам бы рад, — сказал он. — Но вы ведь заметили — не всегда выходит. Трудно оторваться от песни.

Я сказал:

— Беда.

И Федька сказал:

— Вариантов нет.

— Ну, пора, — сказал водитель. — Пошли в машину. Вам докуда?

— Нам до школы, — сказали мы.

И пока мы ехали, он всё пел грустную песню про какого-то водителя, про то, что дождь идёт, а ехать ещё тыщу километров и кругом ночь.

А потом наш водитель пропал. Я его месяца два не видел. Я по-всякому его искал, я даже одно целое воскресенье на остановке стоял и ждал его машину. Она долго не шла, потом пришла, и там сидел другой водитель и не пел.

А однажды весной мы с Федькой шли с баскетбола, и вдруг Федька как заорёт:

— Смотри кто!

Я смотрю — а это наш водитель, шикарный такой, в красной ковбойке и белых туфлях.

— Здорово! — закричал я и стал трясти ему руку. — Узнаёшь?

Он сначала сделал большие глаза, а потом заулыбался и стал тоже трясти нам руки, мне и Федьке.

— Ну как? — спросил он.

— Когда как, — сказал Федька. — Иногда, знаете, как скучно без вас ехать…