Отойти в сторону и посмотреть

Соломатина Татьяна Юрьевна

Прости за сумбур. Знаешь, многие представляют себе творца эдакой всезнающей самодовольной сущностью, позволяющей себе что заблагорассудится свысока – в прямом и переносном смысле. Мало кому приходит в голову, что, общаясь со своими творениями, он делает это либо из любопытства… Либо опасаясь за своё собственное здоровье, если можно так выразиться…

Всё это так забавно, как бокал молодого игристого в минуту радости, и так печально, как рюмка старого портвейна среди густой звёздной ночи… И оба этих чувства подобны. Вино жизни – оно и есть вино жизни…

– Сколько же вам… тебе сейчас лет? То есть, – Макс замялся – я хотел спросить, откуда ты? Точнее…

– Я поняла. Не смущайтесь, Владимир Максимович. Глупо чувствовать неловкость, интересуясь у дамы условным промежуточным возрастом

её бессмертной души. Особенно если детство и юность тела последней не прошли для вас незамеченными… Я уж и забыла совсем, что это значит. Ужас как забавно! – она смеётся. – Когда началось моё путешествие, дай бог памяти, в 2046 году, биологически-условного времени моему телу было семьдесят семь лет. Это было так много дел назад, что уже и не важно совсем.

– Лика, ты выглядишь, как тридцатилетняя молодая женщина…

– Ах, увольте, мой дорогой. Вселенная сама заботится о красоте своих созданий, когда ты с ней накоротке, догадываешься, о чём я?

– Предполагаю… Так вы… ты хочешь сказать, что бессмертие – вещь достижимая?

– Зная, о чём ты спрашиваешь, скажу: нет. Тело обязательно износится и умрёт. Хотя проживёт по условным меркам достаточно долго. Может, пятьсот лет. А может, тысячу. Но кто считает эти дурацкие года? Разве что выжившие из ума раввины! Дела важнее времени. Их непрерывная цепь, их плотность, если хочешь, важнее любых оценок… Да и с философской точки зрения бессмертие не может существовать. В этом мире вообще не может быть «бес» или «без», как ни напиши. Только «с». Отрицание – непозволительная роскошь. Так что смерть есть. Вопрос только, ЧТО она есть… Умирает дерево – его пилят на дрова, дрова сгорают в камине загородного дома прекрасной пары как-то осенним прохладным вечером – пока хозяева пьют вино, греются у огня, болтают, занимаются любовью… Золу рассыпают под розовыми кустами. Следующим летом юный сорванец – их сын, – нарезав красивый букет, спешит в большой город на свидание и дарит его очаровательной леди. Вечером, у себя дома, перед сном юная барышня вдыхает этот потрясающий аромат любви и неги и засыпает. Ей снится сон: страна, в которой они все живут, разорена войной и бедствиями. Юный кавалер – погиб. Дом его родителей – пепелище… Она в ужасе просыпается. Но лишь еле уловимый запах роз напоминает о том, что мир был таким, каким она его помнит. А сейчас она одна. И приторный запах золы щекочет ноздри. Её кавалер погиб, дом его родителей – пепелище… Она умирает и видит сон: на следующий день после первого свидания они гуляют в парке. Бабье лето, но ещё жарко. Они пьют холодный лимонад, смеются, болтают. А потом едут за город – знакомиться с родителями. По дороге они встречают дровосека, везущего в их дом дрова для печи и камина, – вечера нынче прохладные… Вопрос: было ли это то же самое дерево?.. Смерть порождает смерть, продолжая жизнь. Жизнь порождает жизнь, отдавая дань смерти. Так где же граница и есть ли она вообще, скажи мне? Ты ведь уже знаешь ответ на этот вопрос, правда? Вспомни, что ты почувствовал, когда читал моё письмо?

– Всё, что угодно, кроме страха. Может, действительно, некоторую забавность…

– Нет. Не это главное. Ты же поверил! Что заставило тебя поверить?

– Ты…

– Нет, Макс, не я. Она.

– Не могу отделаться от странного, даже, наверное, слегка пугающего чувства – я вижу сейчас перед собой свою… жену. Но только вижу. Пусть волосы другие… одежда, это странное существо рядом с тобой… Дело не в этом. Я вижу, но не чувствую!

– Это логично. Я не твоя жена, Макс.

– Разве такое возможно?!

– Ты так и не понял. Я – совсем другая. Твоя жена, ещё не будучи ею по законам формальных рамок приличия, познав последнее откровение жизни, осталась здесь. Не без моей помощи, конечно.

Но это не парадокс, как принято считать. Просто один из вариантов хода вещей. Ты никогда не задумывался, что слово «вещь», которое мы употребляем, не задумываясь, ежедневно по нескольку раз, и «вещество», что используем значительно реже, – однокоренные?.. Это риторический вопрос.

Вмешавшись в ход вещей по причинам, которые теперь даже я склонна называть безумными, я выступила – не подозревая тогда об этом – в роли творца. Воздействовав на вещество времени, я открыла новые пути жизни и воспользовалась ими. Я могла лишь предполагать

последствия. Именно поэтому склонна теперь иронично относиться к собственным действиям. Ведь это была дурость чистейшей воды. Видимо, я отыгрывалась за все недопережитые страхи и превозмогания, и ещё… я очень хотела изменить мир. В одном конкретном месте. Уже потом я поняла, что, начитавшись в детстве всякой научной и прочей фантастики, втайне рассчитывала на реализацию какого-нибудь из популярных «парадоксов». Что-нибудь вроде «петли времени» или перераспределения событий будущего при избирательном воздействии на причины в прошлом… Но вместо этого я сотворила новый мир. Даже два! И насколько бы трудно тебе ни было понять это, но ты видишь перед собой ОДНО существо. А сзади, в двадцати шагах, у опушки, прислушивается к нашему разговору совсем ДРУГОЕ. Мы похожи. Может быть, даже подобны. Это как «близкие люди». Близкие ритмом, восприятием, моторикой… Но разные.

– Хорошо, я могу допустить разделение вещества, даже гипотетически универсального… Но душа?!

– Вот мания всё персонифицировать! Клетка делится. Есть ли искра божья во второй клетке? «Бунт земли» и «Разум клеток» [20] ! Классика. Всё было… Было, было и было… И есть! Клетка – РОЖДАЕТ клетку. Душа – душу… Что есть душа? Эманация. А что есть эманация? Заэманировали мозг уже этой метафоричностью до предела! Есть только вещество. И неисчислимые свойства его. Некоторые кажутся обыденными, некоторые чудесными. А некоторые – божественными. В область же «божественного» мы просто склонны задвигать всё настолько непостижимое – читай: для людей неосязаемое – и якобы недоступное, что ответ очевиден. Мы делаем это по той же причине, что когда-то заставила нас принять иллюзию условного времени за истину – чтобы облегчить себе жизнь. Смиряемся, прикидываясь победителями. И только не говори мне об известных догматах: «душу даёт Творец». Я сама теперь Творец. Посмотри на меня – ты говоришь со мной. А теперь оглянись и посмотри на неё – её ты любишь. Хочешь сказать, кто-то из нас бездушен? Не смеши мои престарелые кости, Макс! Если что-то не можешь понять – постигай. Это значительно упрощает дело. И заодно упорядочивает все неувязки, связанные с Творцом, вообще богами, их сыновьями и прочим религиозным бытом бытия…

20

Сатпрем. Названия книг.

Прислушиваясь к разговору, я чуть ли не воочию наблюдаю, как новый узор выкладывается у меня в голове под воздействием её слов. Место гипотетических представлений занимают прямые ощущения. И эти ощущения говорят о какой-то новой связи. О непостижимой разумом степени родства. Родства такой глубины и силы, что пресловутая ответственность, долг или ещё что-нибудь смешное из атрибутики «отношений» выглядят на этом фоне, как детальки детского конструктора на строительной площадке космодрома. Я, как будто впервые, чую, чем пахнут звёзды. С истоков Млечного Пути звёздный ветер доносит до меня юный аромат сверхновых, пряную тяжесть красных гигантов и голубоватые брызги белых карликов… Сердце и мысли непроизвольно тянутся навстречу этому космическому бризу, и я делаю ещё один шаг навстречу…

Лика с улыбкой грозит мне пальцем.

– Не стоит, сестрёнка. Иначе всё разрушится, растает. Точнее, перетечёт. Но будет выглядеть, как я сказала. Мы не можем делить здесь одно и то же время на двоих. Так что больше не приближайся.

– Хорошо… Ладно… Значит… мы тоже можем?..

– Говорить?

– Да.

– А кто сказал, что не можем? В моей инструкции речь шла лишь о том, что ты не должна приближаться более чем на двадцать шагов.

– Почему?

– То, что я делаю со временем, вам пока недоступно. А ты вообще – отдельная история. Я могу блокировать, точнее – консервировать время Владимира Максимовича. Но твоё – нет. Мы – порождение друг друга. Подобие разности. Линейная константа нелинейной функции. Но… разве «трудно быть Богом», сестрёнка?

– Скажи мне только одно. Тогда… когда шар вернул мне утраченное время, это было… была смерть? Я действительно умерла тогда?

– А ты разве не знаешь?