Отпрыски Императора (антология)
Шрифт:
— Нельзя позволить ему вспомнить то, что он здесь увидел. Ради общего блага ему придется все забыть.
Гнев Дорна вспыхнул ярче:
— Ты не уважаешь мой легион. Ты не уважаешь меня!
— А вот Имперские Кулаки никогда не выказывали неуважения к регенту Терры, — сардонически парировал Малкадор.
— Я высоко ценю эту должность, — возразил Дорн.
— Но не того, кто ее занимает? — Сигиллит издал горький смешок, но тотчас же вновь посерьезнел. — Рогал, тебе не следовало входить в коридор. Ведь я велел тебе держаться подальше от этих зданий! — Он обвел мрачным взглядом кровь на стенах. — И теперь ты знаешь
— Ты солгал мне насчет этого места, — ответил Дорн, и на его лице отразилось разочарование. — Неужели ты больше ничего не умеешь, Малкадор? Неужели даже в простейших фразах тебе не обойтись без лжи? — Он указал подбородком на опаленные останки. — Смерти этих верных подданных Империума — на твоем счету, а не на моем. Но я сомневаюсь, что ты вообще их заметишь.
Если старик и ощущал сожаление, Дорн этого не увидел. Не удостоив его ответом, Сигиллит заявил:
— Могу себе представить, что сейчас творится у тебя в голове. Мне вовсе незачем читать твои мысли. Ты задаешься вопросом, не изменник ли я… Не такой, как твой брат Хорус, цепляющийся за абсолютную власть и подпитываемый враждой. Нет, я человек, исходящий из собственных интересов. Интриган и заядлый игрок.
— В мыслях ты хранишь верность, — прорычал Дорн. — Не сомневаюсь, что ты способен оправдать каждый из своих кровавых поступков. Но отчасти ты действительно таков. — Примарх отвел взгляд. — Сигиллит играет Галактикой так, словно это его личная регицидная доска. И это место — еще один твой скрытый гамбит, еще одна погребенная тайна. Сие мне известно.
— Я делаю то, что решено вами! — Малкадор вспылил, и ему в унисон яростно затрещали огоньки плазмы в железной корзине на верхушке посоха. — Я всегда совершал только то, что мне поручали!
— Очередная ложь? — Имперский Кулак воззрился на двойные двери, словно мог что-то узреть сквозь них одним лишь усилием воли. — В лучшем случае полуправда?
Что бы он обнаружил в этих покоях, если бы вошел туда? Какие ответы получил бы, какие потаенные указания? Некоторые говорили, что трагедии потерянных примархов стали предвестием раскола, с которым ныне столкнулся Империум. Возможно ли такое?
— Я никогда тебе не лгал, — настаивал Малкадор. — Кое-что я от тебя скрывал, о да. Направлял твое внимание на другие вещи, это верно. Но в наших отношениях всегда было доверие. Можешь мне не верить, если хочешь, но знай: из всех вас, отпрысков Императора, Рогал, я сильней всего восхищаюсь тобой.
— Не льсти мне, — отрезал примарх. — Меня это не волнует. Я требую ответов, старик! Ты отослал Массака прочь, ты добился приватности. Говори же!
— Это место спрятали не беспричинно. Наследие потерянных вмещает в себя слишком много сомнений, слишком много суровых истин, которые лишь пошатнут наш драгоценный незыблемый Империум. Сейчас не время тянуть за эти ниточки, Сын Инвита!
— Если не сейчас, то когда же? — требовательно вопросил Дорн. — А что, если внутри находится ответ? Какой-нибудь способ…
— Способ прекратить войну? — Малкадор покачал головой. — Это слова человека, проклятого надеждой. Говорю тебе, за этими преградами нет ничего, кроме скорби. — Он вздохнул. — Вероятно, когда чаши весов опять придут в равновесие
— Я их знал. — Дорн сделал еще один шаг к дверям, безмолвно пытаясь воскресить в памяти глубинные воспоминания о двух братьях. Не все примархи могли заявить, что дышали одним воздухом с пропавшими сынами, но Рогал мог. Он был рядом с ними, хотя и недолго.
— А ты никогда не задавался вопросом, почему о них никто не говорит? — осведомился Сигиллит. — Конечно, все, кто знают о пропавших, никогда не должны открыто упоминать об их существовании. Тем не менее в отсутствие фактов люди начинают строить догадки. Но только не ты. Примархи никогда не говорят о своих потерянных братьях иначе, нежели в самых неопределенных выражениях. Разве тебя никогда не интересовало почему?
— Как ты сам сказал, иное нам запрещено.
— Даже когда вы находитесь вне поля зрения вашего отца? Даже если никто не узнает о такой беседе? Спроси себя, почему твои мысли всегда ускользают от воспоминаний о потерянных и обходят их стороной. — Малкадор склонил голову. — Как их звали, Рогал? — Он казался почти печальным. — Твоих исчезнувших братьев? Назови мне их имена и титулы.
Дорн попытался ухватить смутное воспоминание, хотел сформулировать вопросы, что его мучили, но безупречная эйдетическая память примарха в очередной раз его подвела. Он видел одни лишь призраки тех мгновений. Держаться за них было все равно что пытаться поймать дым между пальцами.
— Их звали… — Его могучий голос дрогнул, и от досады примарх наморщил лоб. — Они были…
К ужасу своему Рогал Дорн понял, что он не знает. Осознание было где-то рядом. Он уже буквально видел на далеком горизонте своих мыслей некий образ, противившийся попыткам разглядеть его отчетливо. Каждый раз, когда Рогал пытался сформулировать воспоминание о пропавших, он словно боролся с приливной волной.
«Все остальное я вижу ясно, а они — призраки в моей памяти».
Имперский Кулак испытывал что-то невероятное. Каждый известный ему миг собственной жизни был ему открыт, подобно страницам великой книги.
«Но только не эти моменты».
— Со мной что-то сделали. — В его груди снова всколыхнулась ярость, закипев при мысли о подобном унижении. — За всем этим стоишь ты! — Дорн резко развернулся, выхватывая цепной клинок. Описав сверкающую дугу, полоса смертоносного металла нацелилась на иссохшую фигуру Малкадора, закутанную в плащ. — Ты скрыл мои воспоминания! Ты вторгся в мои разум… За это мне бы следовало тебя зарубить!
Сигиллит никак не отреагировал на угрозу.
— Не только в твой. В разум Жиллимана и других, кто с ними знался, — тоже. — Он сделал паузу, чтобы Преторианец осмыслил его слова. — Извлечь воспоминание крайне трудно, — продолжил Малкадор. — Даже у обычного человека. В случае же с мозгом настолько сложным и превосходно спроектированным, как у примарха, эта задача становится поистине архисложной. Вообрази древо в земле, растущее из паутины корней. Каким образом вытащить его, не потревожив ни единого атома почвы? Память нельзя рассечь и залатать, подобно мнемонической катушке. Она существует как голограмма — в нескольких измерениях. Но ее можно регулировать.