Отпущение грехов
Шрифт:
— Ай да мужик, — пробормотал Лавкрафт.
Гейл не была уверена, что это комплимент.
— У него есть свои недостатки. — Гейл сняла снимки с экрана и сунула их в прозрачную папку. — И куда это вы собрались? — спросила она, когда Эндрю начал выбираться из кресла.
— Домой, — не глядя на нее, ответил Лавкрафт и похлопал себя по карманам. — Как только выясню, где ключи от моей машины.
Гейл скрестила руки на груди и смерила его суровым взглядом.
— Вам нельзя садиться за руль. Кроме того, вашу машину пригнал
Эндрю сдавленно чертыхнулся.
— Это все из-за него!
— Он очень переживал из-за случившегося. — Зная, что Эндрю больше ни за что не сядет, Гейл отодвинула инвалидное кресло в сторону. — И Чарли Грант тоже. Пока вы были в кабинете радиологии, они приходили вас проведать, но я отослала их домой.
Эндрю криво усмехнулся.
— А-а… Тогда ясно, почему из меня вышибло дух.
Гейл кивнула. Если верить тренерам, которые привезли Эндрю, двухметровый Чарли Грант, состоявший из центнера накачанных мышц, врезался в Лавкрафта как товарный поезд. Увидев этого «малыша» в отсутствие Эндрю, она поняла, что Пит Уэстон ничуть не преувеличивал.
— Чарли сказал, что солнце светило ему в глаза и что он вас не видел.
— Но тогда какого черта он лез напролом? — Эндрю озабоченно потер заднюю часть шеи.
Гейл тут же встревожилась.
— У вас что, болит шея?
— Нет. Просто чувствую, что из-за этой парочки у меня к концу сезона будет геморрой.
Гейл слегка успокоилась.
Эндрю выпрямился и шагнул к двери.
— Спасибо за все, док. Я пойду домой.
Она быстро преградила ему путь. То, что Лавкрафт при желании мог бы легко поднять ее и отставить в сторону, роли не играло. Он все еще оставался ее пациентом, хотя клиника принадлежала Спенсеру.
— Нет, сами вы никуда не пойдете, — сказала она, скрестив руки на груди и решительно глядя на Лавкрафта.
Он остановился и оперся ладонью о смотровой стол. Конечно, чтобы не потерять равновесие.
— Эндрю, у вас кружится голова. Сядьте, а то упадете и повредите себе еще сильнее.
— Спенсер сказал, что я могу идти домой. Вот я и иду. — В его глазах горела решимость. — Прямо домой. Честное слово. И сразу лягу в постель. С телефоном. Чтобы вы могли нарушать мой сладкий сон каждые два часа.
Она отошла от дверей, подошла к Эндрю и положила ладонь на его предплечье. Он напрягся; под ее пальцами забилась какая-то жилка.
— Я знаю, что сказал Спенсер, — ответила Гейл, пытаясь думать о здоровье пациента, а не о том, как ее пальцы отзываются на прикосновение к его теплой коже. — Но все равно не отпущу вас домой одного.
— А что же вы будете делать? Пошлете со мной Ширли? — саркастически парировал он, приподняв бровь.
— Нет. — Гейл поспешно отпустила его руку. Неужели она допустила ошибку? После смерти родителей и даже до того она жила, не высовываясь и стараясь придерживаться линии наименьшего сопротивления. Пока дело не касалось ее пациентов. Тут она делала все, что было необходимо. Твердо стояла на своем и находила способы обойти старого ворчуна. Впрочем, сейчас это не имело значения. Она выполнит распоряжение вредного старикана и отпустит Эндрю домой, С одним маленьким дополнением.
По крайней мере, так она говорила себе, глядя в глаза Эндрю и видя в них тот же жар, который не давал покоя ей самой.
— Я сама отвезу вас домой после конца смены.
— Вы всегда такой упрямый?
— Только если ко мне пристают, когда я хочу спать. — Эндрю насупился и отодвинул кофейную кружку с недопитым куриным бульоном. Зачем Гейл накачивает его этим пойлом? Он ведь уже пять раз сказал, что голод — наименьшая из его проблем. У него разламывалась голова, и хотел он только одного — поскорее лечь.
— Ешьте, — непреклонно ответила Гейл, опустив ложку в большую керамическую кружку. — Потом я вас послушаю, дам болеутоляющее и позволю пару часов поспать.
Черта с два, хмуро подумал Лавкрафт, принимая у нее кружку. Он был упрям, но давно понял, что Гейл вдвое упрямее. То, что она силой уложила его в свою слишком короткую двуспальную кровать и поит куриным бульоном, как малыша, у которого выпал зуб, еще полбеды. Настоящая беда — это разжигавший желание легкий аромат цветочного одеколона, которым пахли ее шелковые простыни. Даже головная боль не мешала ему испытывать возбуждение.
После долгого спора он сумел убедить Гейл, что не упадет на лестнице и не сломает себе шею. Ему необходимо подняться к себе, принять душ и переодеться. Она согласилась отпустить его одного, но только на десять минут, чтобы собрать вещи. Душ — на его ответственность. Она все равно войдет туда. На случай, если у него снова закружится голова.
О том, чтобы впустить объект слежки в квартиру и позволить ему увидеть аппаратуру, пока он, Лавкрафт, будет в душе, не могло быть и речи. Конечно, запасную спальню можно было бы запереть, но запертая дверь для женщины такое же искушение, как ваза с пирожными для годовалого малыша.
А Гейл является для меня именно объектом, напомнил себе Эндрю, наблюдая, как она наливает в стакан воду со льдом. На Гейл был все тот же халатик, который скрывал больше, чем показывал, но Эндрю нравилось следить за тем, как голубая хлопчатобумажная ткань обтягивает ее бедра и круглые ягодицы. От Гейл не требовалось быть чувственной, обольстительной и заставлять его испытывать желание от малейшего прикосновения или аромата ее одеколона. Гейл — объект слежки, который должен вывести его на цель. Она не женщина, которая смотрит на него горящими глазами. Не женщина, при взгляде на которую два слоя хлопка начинают казаться такими же тугими и жесткими, как брезент. И уж никак не женщина для него.