Отпущение грехов
Шрифт:
Рыба стояла на том же месте.
На цыпочках, осторожно опуская в воду носки сапог, отец Василий сделал четыре шага и замер.
Она плавно повела хвостом.
Он сделал еще один шаг.
Она не возражала.
И тогда он бросился вперед, и в тот самый миг, когда его руки коснулись воды, рыба прыгнула ему навстречу и, обдав лицо веером брызг, исчезла.
Отец Василий вздохнул и начал поочередно выдергивать руки из холодного вязкого ила. Уплыть далеко она не могла. Некуда здесь было уплывать.
Успокоив дыхание и оглядевшись, отец Василий
История с поимкой повторялась еще восемь или десять раз. Священник вымок до нитки, случайно зацепил ружье и бушлат и сдернул их в грязную, взбаламученную воду и, наконец, просто замерз. И только каким-то шестым чувством осознав, что эту тварь надо брать не на упреждение, а просто дуром, внагляк, он смог ухватить ее за скользкую, гладкую чешую и, рыча от ненависти и голода, вытащил на берег.
Она действительно была красавицей, пусть и не такой, какой казалась в воде, но весьма и весьма аппетитной. Отец Василий огляделся, затем прислушался и, не обнаружив ничего подозрительного, кинулся шарить по карманам. Где-то здесь должна была валяться дешевая китайская зажигалка.
В карманах ничего не было.
Он еще раз обыскал каждый уголок одежды, прощупал подклад бушлата, но все было бесполезно. Зажигалка исчезла.
Он застонал и, обхватив голову руками, сел на бережку. Где-то он читал, что рыбу можно есть и сырой. Вроде бы это даже здоровее, но он так мечтал запечь ее на костре!
Где-то рядом кричали галки, суетились вездесущие наглые воробьи, а священник так и сидел, задумчиво уткнувшись лицом в ладони, пока до него наконец не дошло, что у него есть патроны, а значит, и порох! Он поднял голову, с энтузиазмом подтащил к себе ружье, и вдруг ему показалось… он повернул голову – рыбы на том месте, куда он ее положил, не было!
Отец Василий подскочил, начал соображать, как это двухкилограммовой рыбине удалось бесшумно проползти два с половиной метра к воде, и понял, что этого быть не может. И только внимательно обшарив берег взглядом, он обнаружил искомое. Большая черная ворона, вцепившись за жабры клювом, упираясь трехпалыми лапами в землю, как бурлак, изо всех сил тянула рыбину прочь, подальше, в надежное место. Рыбина вяло сопротивлялась.
– Ах ты, мерзавка! – возмутился священник.
Ворона искоса посмотрела на него круглым, невозмутимым глазом и утроила усилия.
– Лучше по-хорошему отдай! – засмеялся отец Василий и направился отнимать свою законную добычу.
Ворона встрепенулась и, возмущенно каркнув, отлетела в сторонку. Священник вздохнул, поднял рыбу и покачал головой. Он знал, что завтрак у него будет ого-го!
Решив развести костер где-нибудь подальше от берега и поближе к воде, он отправился вперед, подбирая подходящий мысок, но только метров через триста обнаружил то, что надо. Далеко-далеко тянулась широкая песчаная коса, поросшая редкими невысокими кустами и буквально заваленная дряхлым, но довольно сухим плавником.
Он повесил ружье на плечо и пошел, прихрамывая, вперед, подбирая по пути более-менее сухие ветки, пока не добрел до самого конца косы. И здесь буквально остолбенел. Прямо перед ним уютно расположился совершенно цивильный, в модерновом стиле исполненный то ли шалаш, то ли даже дом из тщательно переплетенного красной синтетической веревкой камыша. Он был настолько высококлассно построен, что у отца Василия даже промелькнула веселая мысль, а не планируют ли разместить на этой косе выставку достижений народных умельцев.
Он огляделся по сторонам. На темно-красных тальниковых ветках болтались на ветру маленькие цветастые ситцевые трусики и такая же миниатюрная маечка.
Священник прокашлялся, машинально поправил сползшие брюки и огладил бороду. «Грязный я, поди, как шахтер после смены!» – мелькнула досадливая мысль. И в следующий миг он получил такой удар по голове, что рухнул на песок, мигом забыв и про трусики, и про маечку, и про бороду.
Сверху мелькнула черная тень. Священник охнул, извернулся и откатился в сторону, отметив, как мощно, как умело нанесен и этот пришедшийся мимо удар толстенной дубиной. Он вскочил, поставил блок и в следующий миг оседлал своего мелкого, но верткого противника.
– Ты?!
Под ним, собственной персоной, лежал усть-кудеярский мулла Исмаил.
– Ты?! – выдохнул в ответ мулла. – Ах ты, гнида! Выследил?! Дер-жи!
Священник получил режущий удар в лицо и откинулся назад. Так его не били уже давно.
– Ты что делаешь?! – возмутился он и тут же заработал второй удар – ногой в лицо.
Он зарычал, вскочил, кинулся на мелкого, верткого муллу, мечтая сломать его тщедушное тельце между пальцев, но его все били и били, то руками, то ногами, а то и той самой дубиной.
Священник схватил ружье, взял себя в руки и принялся отбивать удары то прикладом, то стволом. Но справиться с этим в буквальном смысле слова пронырливым субъектом было непросто. Мулла проскальзывал меж его рук, словно налим в ладонях, р-раз – и нет!
Только минут через десять напряженного, суматошного сражения, потеряв отброшенное муллой куда-то в воду ружье и заработав еще с десяток хлестких ударов, отец Василий поймал-таки мерзавца за ногу, повалил на песок и навалился на него сверху всеми ста двадцатью килограммами живого веса.
– Что, попался, гаденыш?! – задыхаясь и торжествуя, спросил он.
Исмаил кряхтел, вертелся, но поделать ничего не мог.
– А я-то думаю, чьи это трусики цветные на ветке качаются? – мстительно продолжил священник. – Никак русалочка на выданье на бережок выползла.
Исмаил с ненавистью посмотрел ему в глаза, но деться было некуда, приходилось выслушивать.
– А потом смотрю, не-ет, это же Исмаилушка трусики сушит. Поди, обделался, пока от бугровцев бежал.
Мулла буквально побагровел от ярости и натуги.