Отравленная сталь

Георгиев Всеволод

Он получил приглашение от Лены и уже успел оформить документы на вылет за рубеж. Через две недели состоялся его рейс.

Костя в первый раз выехал за границу. Самолет доставил его в Монреаль. Он сразу же заметил часы на правой руке Виталика. Виталик успокоил его: ни в какую лигу он не вступал, часы – это знак, что у него есть кое-какие права, а обязанности… обязанности – в основном помалкивать.

Косте по душе пришелся большой дом Лены на рю Эйр, который даже имел имя «Лотарингец». Прогуливаясь по окрестностям, над одним магазинчиком он нашел вывеску, на которой был изображен двойной лотарингский крест. Когда-то крест Лотарингии был символом центростремительных сил Европы. Фильтр времени стер острые углы, сгладил детали, убрал резкость.

Остался результат: Европа объединяется. Может быть, думал Костя, скоро исчезнут границы, и на всей территории будет одна валюта – экю. Та, что была в кошельках мушкетеров. Вот только его, Кости, страна по иронии судьбы оказалась в сторонке.

Лена жила скромно. Здесь не принято кичиться деньгами и роскошью. Лена была для него кем-то вроде младшей сестры или дружелюбной бывшей жены. Он понимал, что она нуждается в друзьях, тем более таких проверенных, как Костя и Виталик. Является ли ей Виталик только другом, – на этой мысли Костя не считал нужным останавливаться.

Если так получилось, то это только на пользу. Виталик будет внимательнее к ней.

Костя ходил гулять. Здесь на улицах пешеходов мало. Все на автомобилях, пешеходы только в парках. Друзья, отличный кофе, крепкий чай, хрустящий свежий хлеб, колбаса из русского магазина, просторный дом, пустые улицы, тишина, душ и даже сауна, ну, что еще нужно человеку в его возрасте? И главное, он сам тоже еще нужен.

– Костя, – Лена спускалась с лестницы, – Костя, кое-кто хочет с тобой поговорить.

– Кто?

– Из коллег Ивана. Я сказала, пусть прилетает. Мы бы и сами слетали в Европу, но вас туда так просто не пустят.

– По какому поводу?

– Выборы, дорогой. Сейчас всех интересуют выборы в России.

– А я при чем?

– Ты что, забыл, Иван тебя ценил. Его коллеги о тебе наслышаны. Давай, друг, просыпайся. Пора, пора… как там дальше?

– Из теплого гнезда на зов судьбы далекий подниматься, – закончил Костя.

– Вот, вот! Это я и хотела сказать. Только малость подзабыла Пушкина.

– Это не Пушкин, – сказал Костя. – Это Фет. Афанасий Афанасьевич.

– Тем более!

К прибытию Француза Лена заказала русский стол. Во Французе она узнала одного из кандидатов на место Ивана Францевича. Того, кого она выбрала. Он приехал на взятой в пункте проката машине «Вольво» очень хорошего качества. Лена решила провести встречу под лозунгами «Радушие!» и «Русское гостеприимство!».

Француз носил небольшую темную бородку, был тучен, но очень живой и общительный. В глазах читался ум математика или шахматиста. Лена помнила, как нотариус зачитал завещание Ивана Францевича, и Француз, прослушав, сразу опустил глаза и не поднимал их до оглашения результата. Двое остальных кандидатов все время смотрели на нее. Он и стал Великим Хизром. Математик, окончивший в свое время Эколь Нормаль, и в молодости даже подвизавшийся в группе Бурбаки. Сейчас он склонился к ее руке (Enchante! – Очень приятно!). Ну, что ж, ей не впервые целует руку человек такого масштаба. Она не стала раскрывать его инкогнито, и он это оценил.

Виталик и Костя тоже не подали виду, что они могут знать его настоящее положение. Первым делом они повели уставшего от перелета Француза в сауну. Потом за стол. Он, хоть и Француз, предпочитал крепкие напитки. И правильно: под них лучше всего шли горячие щи, пироги с мясом и сибирские пельмени. Среди всякой мелочи: соленых рыжиков, охлажденного розового сала, тающей в собственном жире селедки, на столе стояли две запотевшие бутылки с русской водкой.

Уф! Ну, теперь и про выборы в России можно поговорить. Француз старался говорить по-английски, но Костя, чтобы сделать ему приятное, переходил на французский.

Итак, русский пасьянс складывался следующим образом. С одной стороны, две буквы Ч – Чубайс и Черномырдин. За ними присматривают космополиты-каменщики, прячущиеся за всякими международными финансистами типа… ну, понятно. С другой стороны – Коржаков и Сосковец, они заявляют о себе как строителях-патриотах:

любимая маска спецслужб. Если упростить до крайности, то здесь сталкиваются либеральный капитал и капитал «Кей-джи-би». Но!.. Есть еще генерал Лебедь.

– Лебедь – это птица такая, – разъяснил Костя. – Le cygne.

– Bon! Этот генерал-птица позиционирует себя как умелый… нет, умеренный националист. Что вы о нем скажете?

– Ваш интерес к нему легко прочитывается, – сказал Костя, – ведь он получил поддержку эмигрантов в лице Народно-Трудового Союза.

– Да. Он представляется нам надежным человеком и твердым политиком, хотя и не вполне уверенным в своих теоретических знаниях, зато способным слушать и действовать в интеллектуально обоснованном направлении.

– С тем, что он способен реагировать, – отвечал Костя, – я согласен. А вот с надежностью я бы не торопился. Не верю я в челюсти, тяжелые, как мрамор. А бас уважаю, как зритель, на оперной сцене. По-моему, вы увлечены харизмой, а не характером.

– Характером пусть обладают его советники.

– Открою вам маленькую тайну, – сказал Костя. – Мне предлагали поработать в избирательном штабе Лебедя.

– И вы?..

– Отказался. Посмотрел, послушал и отказался. Увидел расторопность, услышал хвастовство, не нашел серьезности, не обнаружил уверенности в правоте.

– Очень интересно!

– Я могу ошибаться. Но говорю как есть.

– То есть вы не находите его интересной кандидатурой?

– Интересной? Да. Надежной? Нет. Скорее важной. Потому что главная борьба будет между демократами и коммунистами, между Ельциным и Зюгановым.

– В этом его важность. В схватке двух равных огромную роль может сыграть третий, куда менее сильный.

– Да, – сказал Костя, и разговор перешел на Зюганова.

– Он не победит, – заявил Француз. – Я знаю, что демократы готовы с оружием в руках отменить демократию, если карта ляжет Зюганову.

– Ну и зря! – бросил Костя. – Ничего страшного не будет. Ни лагерей, ни возвращения к социалистическому распределению, ни Сталина, ни Берии. Хрущев осудил их, а компартия решения двадцатого съезда не отменяла. Не надо забывать, что Ленин ввел НЭП – новую экономическую политику, очень похожую на сдержанный капитализм. Нынешние коммунисты – это те же ваши социалисты, социал-демократы, то есть почти демократы. Например, я допускаю, что вы не любите Миттерана, вам больше по душе де Голль или Ширак. Но ведь вы не выступаете против Миттерана с оружием. Вы говорите: дайте срок, и его переизберут. И придет голлист или еще кто-нибудь, на кого вы рассчитываете. Возьмите Польшу. У них Квасьневский, фактически коммунист, и ничего страшного не случилось. Нет, думаю, у наших нынешних коммунистов нет прежнего задора, решительности и упрямства, чтобы повернуть руль на сто восемьдесят градусов. Они ездят на дорогих немецких машинах, одеты в дорогие итальянские костюмы и носят дорогие швейцарские часы. Они ценят комфорт, они не плачут по ночам о времени большевиков и не перечитывают книгу «Как закалялась сталь». Если нынешние демократы поступят недемократично, они заложат бомбу замедленного действия, причем сами под себя. Демагогия плюс государственный бандитизм – вот на что они идут.

– Такой брак может родить фашизм, – поддакнул Косте Француз. – Но они хотят спасти свои капиталы.

– Хотят несмышленые дети. Мартышка, зажав в кулаке орехи, не может вытащить кулак из маленького отверстия и пропадает.

– Надеются как-то вывернуться.

– Единожды солгав, кто тебе поверит? – вопросом на вопрос ответил Костя.

У Виталика слипались глаза. Чтобы не клевать носом, он отщипывал кусочек черного хлеба, за ним в рот следовал кусочек сала или селедочки. А как же есть селедочку без водочки? Совсем маленький глоточек, затем селедочка на черном хлебе и, наконец, горячая разварная картошечка со сливочным маслом. Лена развлекалась, посматривая на Виталика, пока эти два нашедших друг друга аксакала, полностью переключившись на французский язык, решали мировые проблемы.