Отравленная жизнь

Малышева Анна Витальевна

Стояла такая тишина, что она слышала шаги собаки, бегущей в конце переулка.

«Только отпустить руку и наклониться… – Она смотрела вниз и уже не чувствовала ни дурноты, ни холода. – Только чуть-чуть наклониться». Снег казался розово-желтым от света фонарей. Но она знала: под снегом черный, грязный лед. Если туда упасть…

– Ларка!

Она оглянулась и вскрикнула – колено заскользило по гладкому мраморному подоконнику, вспотевшая ладонь не удержала оконную раму… Но ее уже сорвали с окна, встряхнули и отбросили к стене. Женщина ударилась локтем, но, вместо того чтобы сморщиться от боли, улыбнулась. Улыбка вышла жалкая

и вместе с тем воинственная. Так она улыбалась всегда, когда удавалось разозлить его или напугать.

– С ума сошла? – Мужчина с грохотом закрыл окно и даже задернул занавески, будто это как-то могло отвлечь женщину от искушения выброситься. – Что ты там делала? – Он подошел к ней вплотную, взял за плечи и попытался заглянуть ей в глаза. – Что? Опять решила поиграть в самоубийство?

– Я просто дышала воздухом, – сквозь зубы ответила она. – В комнате нечем дышать.

Он выпустил ее, и женщина зажмурилась, увидев занесенную ладонь. «Если он ударит меня, я все скажу, – быстро поклялась она. – Ни минуты молчать не буду!» Но удара не последовало. Он нежно провел ладонью по ее щеке, и она закричала, будто это прикосновение в самом деле причинило ей боль.

– Истеричка! – Он сам сорвался на крик. – Больная! Я сдам тебя в психиатрическую клинику!

– Да, сдай! – Она вырвалась и отбежала к двери. Обернулась и с ненавистью бросила:

– Лучше сразу в морг!

Лариса пыталась выдержать его взгляд. Он смотрел на нее так, что ей сделалось страшно. Женщину душили рыдания, она понимала, что у нее самая настоящая истерика и лучше всего не сдерживаться, кричать, стучать ногами, что-нибудь разбить… Но она плотно сжимала губы и не отводила глаз от лица мужа. И вдруг ее встряхнуло с ног до головы, будто судорога прошла по ее телу, она коротко, звонко вскрикнула и упала.

Женщина пришла в себя очень быстро. Она лежала в спальне на постели, одетая, в туфлях. Рядом никого. Она повернулась, уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Слезы приносили ей облегчение. Ей казалось, что она выплакивает душу – самую черную, самую горькую часть души. И потом, умывшись холодной водой, она чувствовала себя какой-то чистой, обновленной. Но такое состояние длилось в течение нескольких часов, не больше. Правда, если муж бывал в отъезде, такое блаженное состояние могло продлиться и несколько дней.

Они поженились двадцать лет назад, в семьдесят восьмом году. Все говорили, что они очень красивая пара. Но Лариса знала, что это вранье, что друзья так говорят, чтобы она держалась бодрее и не разревелась в самый ответственный момент. Живот у нее был такой большой, что его не скрывал широкий фасон свадебного наряда: свободная туника кремового цвета, а сверху – просторный белый пиджак из плотного японского крепдешина. Но эти ухищрения не скрывали живот. Невесту, кроме того, выдавала походка. Она ходила переваливаясь с боку на бок, как уточка. Лариса в тот день была очень бледна. Пудрой и румянами пользоваться ей было нельзя из-за аллергии. А во время беременности у нее от косметики стала шелушиться кожа. Лариса прикрывала лицо пышным букетом гладиолусов.

К вечеру она так устала, что расплакалась при всех, прямо за свадебным столом. Ее увели в пустую комнату на задворках ресторана, уложили на жесткую кушетку, и Лариса больше к гостям не выходила. Она смутно слышала, как они смеются, как играет музыка, как тамада говорит длинные красивые тосты.

В тот день ей хотелось умереть, и она поражалась, почему и в самом деле не умерла, – такая была тоска, такая боль, такое отвращение к Денису… Она отчетливо понимала, что ненавидит его, что мать уговаривала ее выйти замуж, желая ей счастья, из лучших побуждений. Не могла предвидеть, какая жизнь будет у дочери… Ей не надо было слушать уверений матери в том, что любовь – не главное, что главное – уважение и доверие. Тем более, что ни доверия, ни уважения Лариса к жениху не испытывала.

Она его боялась. Боялась с того момента, как увидела впервые. Это случилось в квартире ее родителей, когда ей было шестнадцать лет. Денис пришел к ее старшей сестре. Вика заканчивала школу, и родители обещали купить ей все, что она только пожелает, если аттестат будет без троек. Вика выложилась и в результате добилась того, что у нее за весь год не было ни одной тройки. Убедившись в том, что дочь готова ко всем экзаменам, мать подняла своих знакомых, и кто-то свел ее с Денисом.

Тот мог достать все – от джинсов «Ливайс» до косметики «Пуппа», от итальянских туфель до кроссовок «Адидас». Парень когда-то учился в институте иностранных языков, но диплома, по-видимому, не имел – так же, как и определенной профессии.

Собственно, и парнем-то его трудно было назвать – молодому человеку подкатывало уже под тридцать.

Мать сообщила ему Викины пожелания, вкусы и размеры, и Денис назначил день, когда придет к ним на квартиру с товаром. Но никто не предполагал, что Денис станет в их квартире частым гостем.

Лариса увидела его мельком в полутемном коридоре, когда он здоровался с матерью и вполголоса говорил, что принес обалденные туфли – как раз к выпускному балу. Сама Лариса в тот момент обходилась вовсе без обуви – шлепала босиком на кухню за лимонадом. Май стоял такой жаркий, что она уже бегала в парк загорать. Загар прилипал к ней немедленно и держался долго. Лариса с детства была смуглой и теперь выглядела так, будто уже отдохнула на море. На ней был коротенький халатик, застегнутый всего на пару пуговиц и в придачу немного драный. Мать, увидев дочку в таком виде, возмущенно цыкнула:

– Оденься, как не стыдно!

– Да ничего, ничего! – заулыбался Денис. – Это и есть ваша выпускница?

Мать вздохнула, прикрывая за Ларисой кухонную дверь:

– Эта заканчивает только через год. Что с ней будет? Ничем вообще не интересуется. Конфету в рот и на улицу гулять – вот и вся радость!

– Ребенок! – сочувственно поддакнул Денис.

Лариса слушала этот разговор, остановившись посреди кухни. Она и сама не знала, почему так оробела, даже испугалась. Ее насторожил взгляд гостя – тот смотрел так, будто ощупывал ее грудь, живот, голые ноги… Лариса долго не решалась выйти из кухни, боялась, что опять попадется ему на глаза.

В тот день Вике купили отрез розового шифона – на платье – и грандиозные белые туфли, из-за которых сестры чуть не подрались. Лариса умоляла, чтобы ей дали надеть эти туфли – хоть один разок, на день рождения подруги. Вика стояла на своем – туфли впервые будут надеты на выпускной бал, никаких дней рождений. Лариса так расстроилась, что даже всплакнула. Она и думать не могла, что ей еще не раз придется плакать из-за Дениса. Сейчас, вспоминая о тех слезах – слезах избалованной девочки, родительской любимицы, – женщина горько улыбалась.