Отравленное очарование

Это был тот час, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и остатки огромного оранжевого шара, тягучей массой, неторопливо растекались по улицам. Последние его лучи подкрашивали здания в разные оттенки красного, проникали ненадолго в окна и, наконец, растворялись в голубоватой серости осеннего неба. Еще не было темно, но свет уже угасал.

У окна полутемной гостиной, частью интерьера которой, и по цвету и по размерам, с легкостью мог бы стать тот самый шар, стояла Ивон, невысокая, крашеная блондинка лет пятидесяти. Безучастно глядя на Эйфелеву башню за окном, Ивон правой рукой прижимала к уху трубку телефона, а пальцами левой, размеренно и с силой выкручивала витой провод, пытаясь “заземлить” на нем свою злость, дабы та не просочилась в ее голос. Будучи женой

крупного политика, она уже давно научилась скрывать свои эмоции, позволяя себе расслабляться только в кругу самых близких людей. Самых близких. Иногда. Впрочем, даже среди них было больше исключений.

Сейчас в разговоре она была даже учтива:

– Ну зачем вам это нужно? Я заплачу вам. Сколько вы хотите?

Ответ собеседника в очередной раз отобразился на состоянии бедного провода в руке Ивон, но ее голос был, по-прежнему, любезен, даже весел:

– Да бросьте. Ну кому не нужны деньги?

И снова ответ заставил провод натянуться так, что еще чуть-чуть и он оторвался бы от трубки, но голос Ивон не потерял спокойствия. Она нарочито отчетливо проговорила:

– Тогда валите, знаете, куда? И не звоните больше.

Ивон выпустила из руки провод и аккуратно нажала на кнопку рычага телефона, прекращая разговор. Еще некоторое время она отрешенно смотрела в окно держа палец на кнопке рычага, кажется, ее мысли были заняты красотой парижской осени. Внезапно она резко с отвращением отбросила трубку на пол:

– Сволочь! – это было сказано так тихо, что ее голос не мог заглушить даже звука прерывистых гудков, доносившихся из трубки на полу, но в тишине этого голоса слышалась явная угроза.

Всё еще инстинктивно сжимая кулак, Ивон постояла еще немного глядя в окно, потом подняла с пола трубку и небрежно бросила ее на аппарат. Она машинально поправила прическу там, где трубка могла примять искусно уложенные волосы и, сделав глубокий вдох, задержала дыхание. Резко выдохнув, она еще немного постояла, и быстро направилась в кабинет мужа.

Выйдя в коридор, Ивон увидела узкую струйку света, просачивающуюся через проем приоткрытой двери кабинета. Подойдя ближе, она услышала приглушенный голос мужа, излучавший игривую сладость, явно не предназначенную одному из его коллег в Национальном собрании:

– Зайка, ну ты же знаешь, что я не могу. Пока не могу. Ну не злись. Скоро всё решится. Обещаю. Я буду скучать по тебе. Целую. Пока-пока.

Было слышно, как трубка опустилась на рычаг телефона.

Ивон, стараясь не шуметь, быстро отошла от двери кабинета.

Часы на башне Гар-де-Льон 1 , показывали одиннадцать сорок. Утро было пасмурным и вот-вот мог начаться дождик. Кто-то шел, кто-то бежал. Кто-то стоял и возведя очи к небесам, крутил головой, читая расписание и пытаясь понять, где, черт возьми, в этой куче номеров затерялся их поезд, который, “по расписанию”, должен был быть подан минут двадцать назад?! Многие торопились. Некоторые даже метались, но, к счастью, большинство – успевало, и только самая малость – опаздывала.

У подъезда плавно затормозил черный “Ситроен Ди Эс”. Водительская дверь открылась и из машины вышел Тристан, молодой человек, лет тридцати, высокий, стройный, в строгом темном костюме. С осторожностью, присущей водителям хозяйских лимузинов или людям, которые очень любят свои машины, он закрыл за собой дверь и неторопливо обойдя автомобиль, остановился на обочине напротив входа в вокзал. Оглядев без особого внимания окружающих, он открыл заднюю дверь.

Из машины раздалось наигранное женское покряхтывание, затем тротуара коснулась нога, обутая в модный, по нынешним временам, белый сапог с квадратным носком, низким каблуком и голенищем облегающим стройную ногу до колена. Люси, хозяйка стройных ног, сапог, автомобиля и небольшого модного журнала среди прочего, легко вынырнула из машины, лишь из вежливости воспользовавшись помощью своего верного ассистента, который не замедлил подать ей руку.

– Ой, девочки, приехали, – сказала Люси вытянув перед собой руки и сладко потянувшись. Она улыбнулась “мастеру на все головы”, как она называла Тристана. Люси часто спрашивали, почему на все “головы”? “Потому что у него их несколько”, – отвечала она и поднимала вверх указательный палец.

На вид Люси лет сорок. Попробуйте дать ей сорок пять, и как бы вы не старались, у вас ничего выйдет. Она выглядела не старше своих сорока вот уже 17 лет. На вопрос, как ей это удается, она всегда отвечала одно и то же: “Smiling gives wrinkles. Rest a bitch face and keep young! 2 ”. Недоброжелатели за глаза так и называли её – “Bitch face 3 ”, впрочем, не сокращая до “Bitch 4 ” то ли из страха, то ли из уважения, то ли, потому, что это было бы, просто, неправдой. Люси знала о своем прозвище и оно несильно ударяло по ее самолюбию. По ее самолюбию вообще сложно ударить. Она себя очень любит.

И вот сегодня, в коротком черном пальто с широкой белой оторочкой, белыми деталями на рукавах и воротнике, крупными накладными белыми карманами и огромными белыми пуговицами, она напоминала полицейского, а точнее, жезл регулировщика движения. Без особого усердия “жезл” привлек к себе внимание сразу двух носильщиков, которые, двигаясь с разных сторон, рванули к Люси и, едва не столкнувшись, тормознули свои тележки в опасной близости от ее ног. Она инстинктивно подалась назад.

– Чего это вы ансамблем-то подскочили? – сказала она, скорее с иронией, и поправила завершающую “жезловый” прикид белую шляпку-клош, смахивающую на шлем британского бобби 5 . – Нам и одного хватит.

Лишь доля секунды понадобилась носильщикам, чтобы переглянувшись, негласно договориться – кто должен уйти. Один из них развернулся и гордо подняв голову, деловито зашагал прочь, катя перед собой пустую тележку.

Тут открылась пассажирская дверь “Ситроэна” и из машины, подражая кряхтению Люси, выпала Николь – сонная красавица двадцати с лишним лет. Она именно “выпала”, оставшись сидеть на пассажирском сиденье и опершись ногами о бордюр тротуара. Николь ковырялась в сумке приличных размеров, развалившейся у нее на коленях.

– Ммммммм! – проскрипела она, – да где же они, черт возьми!

Наконец, “они” нашлись. Блеснул изящный портсигар. Николь достала сигарету, захлопнула крышку, и, нажав на кнопку сбоку, прикурила. Портсигар полетел обратно в сумку. Николь со смаком затянулась.

– Мммммм, – на этот раз промычала она, выпуская дым из носа. – Никогда, никогда, ни-ко-гда я больше не буду оставаться на этих дурацких вечери-ииии-нка-аааааах, – капризные интонации снова перетекли в скрип.

– Не ной, – в два голоса произнесли Люси и Каролина Жеральд, молодой адвокат, лет тридцати пяти, которая с мощью Тристана, выскользнула из машины, и сейчас, украдкой заглянув ему в глаза и чуть улыбнувшись, негромко сказала: