Отражение глаз твоих [пишется]

Бояндин Константин Юрьевич

Что самое поразительное, действительно убрал.

Дайнор, 1242 Д.

Сквозь массивную дверь вахтёрки не могло, разумеется, послышаться что бы то ни было. За порядком внутри скрытой от окружающего мира комнаты следили автоматика и магия (на вторую по-прежнему надежды было больше). Из-за толстых, непроницаемых ни для вредоносных излучений, ни для опасных заклинаний стёкол можно было увидеть всю комнату. За исключением небольшой мёртвой зоны справа от двери. И всё. Охранники дежурили здесь, лишь когда внутрь поступала большая партия килианов. Теперь

это произойдёт нескоро — все гнёзда полны, взамен «протухших» появятся новые матрицы… Но Теммокан готов был поклясться, что ему померещился какой-то звук снаружи.

Показалось, решил он. Сильно изолированные помещения, наподобие этого хранилища, зачастую необычным образом влияют на человека. То обостряются чувства, то, напротив, утрачивают остроту. Иной человек станет сонным и вскорости уснёт — до тех пор, пока его не вынесут прочь. Одним словом, не для людей создавались подобные условия и людям, по большому счёту, здесь нечего делать.

Ощущая себя круглым дураком, Теммокан осторожно распахнул дверь в хранилище (отчего кондиционер зажужжал настойчивее) и, превратив «факел» в узконаправленный фонарь, убедился, что по-прежнему один здесь. Закрыл за собой дверь и снял с полки какой-то приключенческий роман, изрядно потрёпанный — кто мог его здесь забыть? Делать было совершенно нечего, ни спать, ни есть не хотелось. Можно, конечно, постучать по внешней двери — кулаками, ногами, а то и головой. Хотя и это бесполезно. Вот какими должны быть тюрьмы, подумал островитянин неожиданно. И поёжился.

В этот миг его слух вновь сообщил, что кто-то… или что-то… по ту сторону двери. Голоса?

Так и с ума сойти недолго, подумал он мрачно, повернув регулятор «факела» в положение, когда нажатие на кнопку вызовет ярчайшую вспышку. Ни одно живое существо не устоит перед подобным. Да и нежить, скорее всего, тоже. Он вышел в хранилище и неторопливо двинулся вперёд по широкому проходу. Два параллельных жёлоба были вырезаны вдоль всего прохода — для тележки, на которую можно было бы грузить «шарики». И стеллажи, стеллажи… множество узких проходов. Отлично. Вздумай кто-нибудь здесь прятаться — охранник никогда и не заметит.

Лишь один раз он обернулся и подумал, что, случись что, до спасительного уюта вахтёрки можно ведь и не добежать… И тут же посмеялся над своими страхами. Даллатер утверждал, что ни заклинание, ни взрыв, ничто иное не помогут ворваться сюда. Здесь по определению не может быть ничего страшного. Ничего лишнего. Только то, что человек приносит с собой.

Теммокан замер, как вкопанный, вслушиваясь в тихое жужжание за спиной (полной тишины в хранилищах не бывает: вредна она для человека). Вначале его лица коснулся лёгкий ветерок.

А затем слабые, но вполне отчётливые голоса коснулись его слуха. Как если бы высоко над ним прогуливалось несколько человек, одновременно занимаясь неторопливой беседой.

Над головой, разумеется, был один лишь потолок. Непроницаемый для всего, что смог изобрести разум к этому моменту.

* * *

В это время девять человек ходили по верхним этажам Хранилища, время от времени поглядывая на шкалы приборов. Последние походили не то на карманные часы, не то на что-то подобное.

Тщательнее всего они обследовали людей.

— У вас, кажется, восемь сотрудников? — спросил один из проверяющих у Светлейшего. Тот одарил вопрошающего усталой улыбкой и покачал головой.

— Теммокан в отпуске, — ответил он, глядя в глаза проверяющему. — Сможете поговорить с ним денька через три, когда он вернётся…

— Нет-нет, — отмахнулся посетитель. — Раз уж его здесь не было, то… — Светлейший предложил ему сигару и инспектор не отказался. — Теммокан… — повторил он вслух. — Постойте… Это не тот ли самый парень, что проложил путь к Поясу?

Даллатер кивнул.

— С ума сойти, — и с лица инспектора впервые сошло кислое выражение. — Мир действительно тесен. А он действительно с Хеверта?

— Оттуда, — подтвердил Светлейший. — Из тамошней столицы.

— И у них действительно нет письменности? — инспектор оживился настолько, что стал походить на обычного человека.

— Никакой, — вновь подтвердил Светлейший. — И не будет, пока стоят острова.

— Бывает же такое, — покачал головой инспектор и дал своей команде отбой. Обследовать Дракона (и даже просто расспросить) никто не решился. После того, как все посетители отбыли, в дверях кабинета Даллатера возник Дракон. Именно возник. Считалось, что силы, не позволяющие никому извне телепортироваться непосредственно внутрь Хранилища, также не позволяли становиться невидимым, и всё же…

Блестящие глазки встретились с глазами Светлейшего.

Дракон некоторое время смотрел, не произнося ни слова, после чего указал пальцем вниз.

Светлейший кивнул. Так незаметно, что, пожалуй, сторонний наблюдатель (если бы таковой случился поблизости) ничего бы и не заметил.

Дракон прикрыл глаза.

— Как он появился здесь? — спросил он неожиданно голосом, почти точно имитирующим голос самого Даллатера. Тот едва не подавился сигарой.

— Я увидел его на берегу моря, — ответил человек, проделав весь ритуал раскуривания новой сигары. — По всему было видно, что он намерен свести счёты с жизнью. Я просто попался ему на глаза… и вот он здесь.

Дракон кивнул, и, впервые за всё время своего пребывания в Хранилище, ловко вспрыгнул на подлокотник стоявшего рядом кресла, после чего перебрался на его спинку. Сесть в него, как положено, он не мог — без риска утонуть в нём по самое горло.

— Ты говорил, что более не вторгаешься в чужие судьбы, — произнёс «медвежонок» голосом, обладателя которого Даллатер похоронил сорок два года назад. Он вздрогнул и вновь едва не проглотил сигару. Выбросив её прочь (она ударилась о стену и рассыпалась в прах), он встал и — также впервые за множество лет — расстегнул верхнюю пуговицу своей сорочки. Сердце его стучало, а в горле пересохло.

— Я… — глаза подсказывали ему, что напротив сидит не то, что произносит эти слова, но разум отказывался верить глазам. Светлейший тяжело опустился в своё кресло и опустил ладони на лицо. Спустя несколько минут он отнял их.

В комнате никого не было.

Маленький паршивец, подумал он, не без злости — не опасаясь, что майм услышит его мысли. Что он о себе возомнил? Какое право он имеет лезть в чужую память?… Тут и выяснилось, что сигнал экстренной связи горит уже несколько секунд, а уши режет звуковой сигнал той же самой связи. Расстегнув вторую пуговицу, Светлейший взял из воздуха переговорную трубку.