Отражение птицы в лезвии
Шрифт:
24
Слепой вслушивался, как тяжелые капли размеренно падают, обтачивая острый обломок скалы. Так и он, долгие годы ронял капли своего влияния, обтачивая острые углы этого мира. Но камень по своей природе прост. Он либо лежит, безвольно подставляясь беспощадной воде, либо, сдвинутый какими-то непонятными ему силами, летит в пропасть, что бы разбиться на тысячу осколков.
Люди оказались ненамного сложнее. Когда-то, будучи совсем молодым, он думал, что стоит лишь немного преложить усилий, и этот мир сам рухнет. Но человек инертен… Большинству достаточно того, что они имеют, и всякое стремление навязать что-то
Когда-то, когда Империей правил глупый Зигфрид, а Аведжией слабовольный Вильгельм, он шел напролом. Он ввязывался во все восстания и войны, убивал, подкупал. Предавал…
Но его усилия были тщетны… Аведжийцы прятались за стенами своих чудовищных замков. В Империи властвовал Россенброк… Не всемогущий, нет… Великий Канцлер был умней всех правителей, банкиров, священников вместе взятых. Непостижимо, но оставаясь при Зигфриде в тени, канцлер умудрялся даже не видя противника, отражать самые жестокие и продуманные атаки.
Сейчас Россенброк слишком стар. Он по-прежнему крепко сжимает бразды правления в своих немощных руках, и власть его велика, как никогда… Но годы его уже не те… Еще один опасный противник — страшный человек, с нечеловеческим лицом, с далекого Запада, интересуется только Латерратом. Время великих политиков проходит. Возвращается славное время великих правителей. Молодой Император умен и решителен. Молодой Великий Герцог Аведжийский умен и своенравен. Фердинанд Восьмой превосходит своими амбициями даже своего деда, Великого Герцога Адальберта Шестого, прозванного за энергию и настойчивость Неугомонным. Фердинанд из тех правителей, что способны поднять цивилизацию на недосягаемую высоту, или подтолкну её к самому краю пропасти…
Слепой воодушевлено потер руки. Эти двое сделают все сами… Ему лишь, придется их немного направить. Он встал с трона и безошибочно обходя чаши с водой направился к бронзовому колоколу.
25
Тревожная ночь медленно перетекала в хмурое утро, мокрое и неопрятное, как старуха-лавочница. Россенброк, размышляя о прошедшей беседе с легатом архиепископа Новерганского, мерил шагами кабинет, от окна к камину, и обратно. Отец Бонда привез обнадеживающие вести.
Его святейшество Гумбольдт Первый по прежнему поддерживал канцлера. В отличии от Архиепископа Дрирского Вальтера, который считал, что благосостояние церкви зависит только от божественного повеления Иллара, мудрый Гумбольдт справедливо полагал, что благосостояние церкви зависит в первую очередь от расположения правящего Дома, и только потом — от всего остального. На его стороне находились епископы Траффина и Люции, что сильно облегчало канцлеру вести, порой необходимые, переговоры с главой церкви. Но, глава Церкви Вальтер Дрирский был стар, упрям и удивительно глуп. Всего себя он посвятил очищению земли от скверны, и поэтому на Божественной Площади в Дрире не угасали костры Веры. К тому же архиепископ был жаден и труслив, и когда градоначальник Маэнны и Граф Норкский, обеспокоенные разгулом святых палачей на своих землях, пригрозили Дриру торговой блокадой, Его Святейшество Вальтер Второй ограничился лишь скромной анафемой. Он так и не оправился, от того страшного удара, когда во время последнего Форума Правителей беспомощная возня архиепископа, издавна поддерживающего короля, утонула в обширных интригах и хитросплетениях Атегатта и Аведжии.
Россенброк тяжело вздохнул, и уселся за стол собственноручно писать ответ Гумбольдту Новерганскому. Дописав письмо до конца, он вытащил из кармашка камзола крошечную золотую печать. Потом, словно усердный ученик писаря, тщательно посыпал бумагу чистейшим песком и, подождав немного, специальным скребком смахнул песок в корзину.
В тот момент, когда он старательно дышал на печать, в кабинет неслышно вошел Ландо с завтраком и утренними донесениями.
— Я не скажу тебе, старый друг, доброе утро, потому что, утро отвратительное…
— Совершенно с вами согласен, господин канцлер.
— Еще бы. Ты послал, как я просил, курьера к генералу Коррону, с кувшином вина из моих запасов?
— Да, господин канцлер! Генерал Коррон чувствует себя плохо, и он просил поблагодарить вас за заботу.
— Очень сомневаюсь, что бы генерал удосужился кого-либо благодарить…
— Господин канцлер, есть новости с востока.
— Сомневаюсь, что эти новости хорошие, поэтому дай мне спокойно поесть.
— Слушаюсь, господин канцлер
— Впрочем, нет, — Канцлер бросил вилку. — Утащи меня дракон в сам Джайллар, надо же было перед завтраком думать о Его Святейшестве Вальтере. Теперь вот кусок в горло не лезет. Хорошо, что там на востоке?
— Господин канцлер, Патта Москит прислал известие о том, что его посетил некий человек, направляющийся в Пограничный Лес. Человек этот оставил ему своего оленя, и ушел в лес пешком. Москит пытался проследить его, но потерял буквально сразу, как только тот отошел на одну стрелу. Через семь дней человек этот вернулся, забрал оленя и галопом ускакал в сторону Гземея. Москит узнал этого человека… Он утверждает, что это некий Аттон Сорлей, по прозвищу Птица-Лезвие, охотник за головами из Норка. Аттон Птица-Лезвие известен тем…
— Что зарубил на ярмарке в Маэнне Душегуба Крэя, а до этого вырезал всю шайку Павиана Ди Младшего, а также тем, что он сын Ардо Сорлея, по прозвищу Могильщик, за которым двадцать лет безуспешно гонялась Тайная канцелярия.
— Смею напомнить господину канцлеру, что Ардо Сорлей приходился родным братом пропавшему десять лет назад Степу Кузнецу Сорлею.
— Сто и одна тысяча джайлларских свиней! Я не…
Россенброк закончил на полуслове и в недоумении уставился на дверь. У порога стоял старший курьер Тайной канцелярии, держа на сгибе руки летучего кота. Другой рукой он поглаживал крылатого посланника по голове, кот от удовольствия скалил зубы и урчал. За спиной курьера стоял Весельчак и несколько советников из Тайной Канцелярии.
— Срочное известие, господин канцлер!
— Великий Иллар! Эти известия должны быть действительно срочными, если вы позволяете прервать мой завтрак! И если …
— Господин канцлер… — Ландо протянул Россенброку тонкий лист пергамента. — Прайды напали на Тарр…
Канцлер неторопливо прочитал текст, внимательно осмотрел пергамент со всех сторон, потом еще раз перечитал и небрежно смахнул послание под стол.
— Все вон! Ландо останься…
Когда дверь закрылась, Россенброк долго и задумчиво смотрел в окно, покусывая нижнюю губу.