Отражение. Опасность близко
Шрифт:
– Прошу прощения, что беспокою вас, инспектор Келли, но вы просили дать вам знать, когда будет готово экспертно-криминалистическое заключение.
Я быстро оглянулась на инспектора; ее невозмутимое лицо осветилось золотистым светом. Я понимала, что это значило: либо она была довольна тем, что заключение наконец готово, либо видеть стройного, симпатичного полицейского ей было очень даже приятно. Ради нее же мне бы хотелось, чтобы дело было в полицейском.
Меня до сих пор поражало, насколько полезной оказалась моя новая способность различать, о чем человек думает – о хорошем или о плохом. Похоже, это было неожиданным побочным эффектом моего чудесного выздоровления, выхода из вегетативного состояния. Только двое знали, что
Кэллум, как всегда, терпеливо ждал. Я изо всех сил старалась не смотреть на его отражение в сверкающей поверхности стекла, а вместо этого сосредоточилась на полицейских, как он и посоветовал мне. Но игнорировать его оказалось ужасно трудно. Моя любовь к нему была столь глубока, и судя по тому, что он с большим риском сделал для меня, он тоже очень меня любил. Я знала, что мы с ним были разъединены – я сглотнула и постаралась вспомнить все как можно точнее, – потому что он утонул, но это никак не сказывалось на силе моего чувства к нему. С тех самых пор, как мы встретились с ним под куполом собора Святого Павла, я полюбила его истово и безусловно. Стряхнув с себя эти мысли, я вновь сосредоточилась на инспекторе Келли; и, приглядевшись к ней повнимательнее, заметила, что ее взгляд, когда она смотрела на молодого полицейского, становился несколько мягче.
– Спасибо, констебль, – сказала она официальным тоном. – Скоро я присоединюсь к вам, и вы обратите мое внимание на главные моменты заключения.
Я поспешно глянула на полицейского; у него над головой тоже было золотистое мерцание. И я немного погадала, а признаются ли они когда-нибудь в том, что очень даже неравнодушны друг к другу. Но сейчас мне было достаточно того, что инспектор пребывала в хорошем настроении. Возможно, мне удастся избежать наказания.
Она посмотрела на меня и отодвинула от себя папку.
– Ну, Александра, я вижу, ты уже изрядно наказана своей школой. И в этих обстоятельствах, – она махнула рукой на медицинское заключение, – мы мало чего достигнем, если станем и дальше обвинять тебя в содеянных правонарушениях.
Мое сердце воспарило при этих ее словах, но я старалась и дальше изображать глубокое раскаяние.
– Но тем не менее, – продолжала она, и душа у меня ушла в пятки, – я должна вынести тебе официальное предупреждение. Ты раскаялась, и если твое вождение не приведет к каким-либо несчастным случаям в дальнейшем, то мы не станем портить тебе жизнь. Но это предупреждение мы приобщим к делу, и если что-либо подобное повторится, то не жди от нас никаких поблажек.
Тем не менее папа, покинув участок, вовсе не светился от счастья.
– Понятия не имею, как такое предупреждение скажется на страховом полисе, – буркнул он. – Может быть, тебе лучше не водить пока – до тех пор, пока все не устаканится.
– Я не против, папа. – И слегка улыбнулась ему, не в силах скрыть своей радости. – С удовольствием буду ездить с вами, особенно когда Джош осенью уедет.
Папа, уразумев, что я права, издал короткий стон. Если он не оплатит мою страховку, то ему придется постоянно возить меня куда-нибудь, как только мой брат Джош отправится в университет. Ситуация у него была безвыходная, он понимал это, и потому я удивилась, когда он неожиданно улыбнулся мне в ответ.
– Я сегодня же поговорю со страховщиками, – сказал он, – и узнаю, насколько они повысят плату. Выпишешь мне чек на эту разницу.
На это у меня не было немедленного ответа. Так что в конечном счете он победил. Он знал, что я накопила достаточно денег для того, чтобы купить собственную машину, когда придет время, поскольку откладывала на нее все деньги, которые получала, работая няней. Я почувствовала покалывание в руке и услышала смешок Кэллума, врубившегося в заключительную часть нашего разговора.
– Знаешь, а он прав. Ты вляпалась во все это по собственной вине. Если бы ты не поверила Кэтрин, когда она лгала тебе обо мне, ничего подобного не произошло бы.
Я уклончиво пробормотала что-то, призванное выразить мои чувства к Кэллуму, не насторожив при этом папу. Когда мы сели в машину, я прикинула, какие изменения произошли в моей жизни за последнее время. Меньше месяца тому назад я была совершенно счастливым, нормальным подростком, радующимся окончанию экзаменов. А теперь вот лгала полиции и пыталась изыскать любую возможность, чтобы остаться наедине со странным и великолепным призраком, которого можно вызвать амулетом, найденным мною в Темзе. Я скосила глаза на амулет на моем запястье, на поблескивающий на свету камень и почувствовала переполняющую меня благодарность за то, что я его нашла и смогла распознать его сверхъестественную силу.
Откинувшись на пассажирском сиденье, я, не прекращая улыбаться, стала думать о Кэллуме. Он был высоким русым парнем с атлетической фигурой. Я могла видеть его рядом с собой в зеркалах или в каких-то других отражающих свет поверхностях, а также разговаривать с ним, если наши браслеты находились в одном и том же пространстве, но большую часть времени чувствовала лишь его легчайшие прикосновения к своему плечу во время разговора. Он стал дерджем, Зависшим, душой, застрявшей между жизнью и смертью, после того как упал в реку Флит и утонул. В наши дни Флит практически полностью заключена в коллектор, и мало кто из лондонцев подозревает, что она вообще существует, но несколько веков тому назад это была судоходная река, берущая начало в Хэмпстеде на севере Лондона, и каким-то таинственным образом ее воды, до сих пор впадающие в Темзу, меняли тех, кто утонул в ней, хотя никто из дерджей не мог понять, как и почему это происходит. Они знали лишь, что день за днем жили за счет счастливых мыслей и воспоминаний, которые забирали у ничего не подозревающих людей и хранили в амулетах, с которыми не расставались. И каждую ночь какое-то необъяснимое влечение приводило их к собору Святого Павла – они называли его своим домом.
Дерджи знали только один способ покончить с мучениями, но для этого живым людям, доверявшим им, требовалось заплатить очень большую цену. Сестра Кэллума Кэтрин заставила меня поверить в то, что он на самом-то деле не любит меня. Я была в полном отчаянии, и ей почти удалось убедить меня принести себя в жертву. Она выпила все мои воспоминания и оставила умирать. А ожила я только потому, что Кэллум оказался готов ради моего спасения пойти на отчаянный риск – он опустошил свой собственный амулет с украденным счастьем и потому смог наполнить его копией всех моих воспоминаний, что вытягивала у меня Кэтрин. И после того как она наконец вырвалась из своего чистилища и умерла в вихре искр, он вернул их мне, сам оставшись ни с чем. Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня перехватывает дыхание от любви к нему и благодарности. Большую часть времени, по крайней мере, когда я была рядом, создавалось впечатление, будто он неплохо справляется с отчаянной пустотой своей жизни, одолевающей его из-за утраты вещей, которые так важны для него. И он ничего не говорил мне о том, что ему нужно сделать, дабы заново наполнить свой амулет. А я не хотела ни о чем спрашивать. Как бы то ни было, но он вел себя по отношению ко мне с той же любовью, что и в ту ночь, когда мы с ним встретились впервые.
Когда мы вернулись домой, там никого не было, и мне не пришлось тратить долгие часы на то, чтобы поведать маме, что произошло в полиции. При первой же возможности я побежала наверх в спальню – проверить, там ли уже он. В спальне было мрачновато из-за заколоченных окон, но когда я присела на стул рядом со столом, то сразу почувствовала знакомое покалывание, и меня охватила волна спокойной уверенности и удовлетворения. Лицо Кэллума за моим плечом было прекрасно видно в зеркале, его яркие голубые глаза поблескивали от изумления.