Отражения
Шрифт:
Шторы были плотно задёрнуты, потому что на подоконнике сидела сова Поттеров и время от времени постукивала клювом в раму. Но несмотря на всю свою любовь к животным, Гермиона упрямо её игнорировала. Сегодня, в пятницу вечером, когда она явилась, наконец, купить свой Омут памяти, оказалось, что хозяин магазина уже продал его по цене втрое превышающей ту, за которую сторговался с ней. Ярости девушки не было предела. Она кричала, ругалась и угрожала Авроратом. Но всё это не могло вернуть чёртов Омут.
И поэтому сегодня,
«Господи, неужели это так много? Почему бы всем им не оставить меня в покое?»
На полу, в тусклом мерцании свечей, колюче сверкали осколки разбитого зеркала. Время от времени Гермиона апатично взмахивала палочкой и выбрасывала невербальное «Репаро». Осколки сливались воедино, вставая на место. Но после очередного бокала следовала мощная «Бомбарда» в несчастное стекло и всё повторялось заново.
Ещё один взмах «Репаро»…
Всё было просто, как английская овсянка — Гермиона видеть не могла своё отражение. А уж думать о том, чем оно сейчас, возможно, занимается с отражением Люциуса Малфоя…
— Бомбарда!
Зеркало взорвалось градом осколков.
«Вдребезги. Как сердце».
Пальцы сами нащупали бокал, и в горло полилась горьковато-терпкая жидкость. Гермиона не привыкла жалеть себя и убиваться. Но впервые в жизни она не знала что делать. Люциус, чтоб его, не желал выветриваться из головы, что бы они ни делала и на что бы ни отвлекалась. Он прочно поселился там, а ещё в сердце, и было просто физически больно понимать, что больше никогда его не увидеть. Никогда.
Из холодного, как осень за окном, камина вдруг вылетел небольшой свёрток и подкатился к её ногам.
Гермиона чертыхнулась, вспомнив, что и камин надо было заблокировать, пока не достали и оттуда. Она хмуро подняла странное послание и развернула. Внутри обнаружилась маленькая изящная шкатулка, инкрустированная изумрудами. Пожав плечами, ведьма погладила большим пальцем посеребрённый край, и тут круглая крышка распахнулась. На сафьяновой подушечке покоилось простое золотое кольцо — тонкое, элегантное.
Гермиона сглотнула. Руки задрожали.
«Должно быть, она стоит не меньше сотни галлеонов… Рон? Да быть не может…»
Она провела ладонью по лбу, словно отгоняя невозможное подозрение.
И шкатулка вдруг запела хрипловатым мужским голосом:
— Играет свет свечи в бокале,
А мы с тобою в зазеркалье,
Скажи, какое заклинанье
Тебя вернёт?
Голос был знаком. И пел он вообще-то так себе. Но хуже всего то, что это был именно его голос! Голос Люциуса, мать его, Малфоя! Настоящего. Того самого.
— Сверкает лёд зеркал разбитых,
Но
И в море слёз, тобой пролитых,
Корабль плывёт…
Гермиона стояла и слушала, а перед глазами стояла картина, как они вместе нарезали картошку на кухне, когда готовили мясо по-французски. Невероятно, но показалось, что вместе с воспоминанием, в гостиную на Эджвар-роуд ворвался умопомрачительный аромат сандалового «Ведьмака» Малфоя.
— Ты — моё отражение,
Ты — моё наваждение,
Ты — моё искушение.
Мой рай на земле…
Это была последняя капля. Гермиона разрыдалась горько и безутешно. Она сжала несчастную шкатулку так, будто хотела причинить ей самую настоящую боль.
— Автору этой глупой шутки сейчас несладко придётся!
Взмах руки — и шкатулка, которая должна была полететь в угол, вдруг рванула её за собой в пространстве.
«Портал… это был портал», — запоздало подумала Гермиона, пытаясь набрать в грудь побольше воздуха.
Её выбросило в тёмном зале с высоким потолком и тяжёлой люстрой с тысячью стеклянных подвесок. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это за место: эту же самую люстру когда-то откручивал Добби, чтобы уронить на Беллатрису Лестрейндж. Вычурная «М» над камином (точно такая же красуется у неё на лобке и только сейчас начала смываться), надменные светловолосые портреты над ломберным столиком — это Малфой-мэнор, нет никакого сомнения.
Гермиона разочарованно вздохнула и попыталась трансгрессировать домой. Но не тут-то было. Что-то мешало, и вначале она решила, что просто не может сосредоточиться от выпитого. Но потом поняла: обратно просто так не выпустят. Какие-то антитрансгрессионные чары паутиной висели над поместьем.
«Проклятый Малфой, чтоб его, хочет скандала… Что ж, он своё получит!».
Гермиона решительно зашагала по залу, нацелив палочку перед собой и отыскивая хозяина.
— Ау! Кто-нибудь есть дома?
Но тишина была ей ответом.
Рука с палочкой уже поднялась, чтобы запустить «Гоменум ревелио», но тут вдруг какой-то вкусный запах коснулся носа, и Гермиона с любопытством втянула его. Пройдя чуть дальше, она поняла, что тянется он откуда-то снизу, и поспешила отыскать его источник. Длинные коридоры, анфилады и широкие ступени привели на порог большой светлой кухни, из которой доносились какие-то невероятно аппетитные ароматы. Гермиона так удивилась неожиданной находке, что некоторое время разглядывала и груду разноцветных овощей на столе, и моллюсков, запекающихся в раковинах на чугунной решетке над огнём.