Отраженная в тебе
Шрифт:
Я плеснула в него водой. То, как он обошелся с собственной привлекательностью, тоже являлось зеркальным отражением моего поведения. Мы оба знали, в чем наша сила, и умели использовать свои активы. Однако не могли видеть, что именно делает нас для кого-то настолько уникальными, чтобы пробудить настоящую любовь.
Гидеон подался вперед и поймал меня за руки:
— Ну а теперь расскажи, что за долбаная история была у тебя с Бреттом Клайном.
— Ты не рассказал мне, чем тебя достал доктор Лукас.
— Нет, рассказал.
— Без подробностей, — настаивала я.
— Сейчас
Мне потребовалось немало времени, чтобы найти нужные слова. Ни одному парню не понравится рассказ о том, какой отпадной шлюхой была его подруга. Одна¬ко Гидеон ждал терпеливо. Упорно. И я знала, что он просто не выпустит меня из ванны, пока не услышит рассказ про Бретта.
— Я для него была не более чем подстилкой для траха. — торопливо призналась я, желая проскочить эту тему побыстрее, — и я терпела это, принимала это, поскольку в тот период моей жизни секс был для меня единственным, что позволяло почувствовать себя лю¬бимой.
— Ева, он написал про тебя любовную песню.
Я отвела взгляд.
— Ну конечно, правда не сравнится с балладой, верно?
— Ты любила его?
— Я… Нет.
Гидеон выдохнул так резко, словно до сего момента сидел затаив дыхание.
— Меня привлекал и он сам, и его песни, но это было весьма поверхностно. Я его никогда толком не знала.
Все тело Гидеона ощутимо расслабилось.
— Он был частью… периода? Верно?
Кивнув, я попыталась высвободить руки, желая за¬одно как-то избавиться от чувства стыда. Вовсе не обвиняя при этом ни Бретта, ни других парней, появлявшихся в ту пору в моей жизни. Если мне и следовало кого-то в чем-то винить, то только себя.
— Иди сюда.
Обняв за талию, Гидеон притянул меня ближе и снова прижал к груди. Его объятия были самым восхити¬тельным ощущением в мире. Его руки успокаивающе поглаживали меня по спине.
— Врать не стану. Я бы хотел вышибить все дерьмо из каждого, кто к тебе прикасался, и тебе лучше дер¬жать их от меня подальше, но ничто в твоем прошлом не способно изменить мои чувства к тебе. Да и сам я, Бог свидетель, не святой.
— Как бы мне хотелось от всего этого избавиться, — прошептала я. — Терпеть не могу вспоминать ту девчонку, которой тогда была.
Он пристроил подбородок мне на макушку:
— Уж я-то врубаюсь. Сам, сколько ни торчал под душем после секса с Энн, никогда не чувствовал себя отмывшимся начисто.
Я крепко обвила руками его талию, подбадривая и успокаивая его. И получая в ответ то же самое.
Белый шелковый халат, обнаруженный мной в шкафу, был великолепен, с мягчайшей ворсистой каймой и серебряной вышивкой по манжетам. Все было бы чудесно, только вот, похоже, во всем доме это был единственный предназначавшийся для меня предмет одежды. Глядя, как Гидеон натягивает пару черных домашних брюк, я подергала за шнурок.
— Почему у тебя есть одежда, а у меня только халат?
Он взглянул на меня сквозь упавшую на лоб черную прядь:
— Может, потому, что все это организовал я?
— Демон.
— Просто мне так легче откликаться на твои ненасытные
— Мои ненасытные сексуальные запросы? — Я на¬правилась в ванную, чтобы снять полотенце с головы. — Помнится, прошлой ночью я кое-кого просто умоляла оставить меня в покое. Или это уже утром было, после всенощного бдения?
Он заполнил собой дверной проем за моей спиной:
— Погоди, нынешней ночью ты тоже взмолишься. А пока я пойду сварю кофе.
По отражению в зеркале я проследила за тем, как он повернулся, и заметила у него на боку, там, где его невозможно было увидеть раньше, наливавшийся синевой кровоподтек.
— Гидеон! У тебя синяк. Дай посмотрю.
— Со мной все в порядке. — Прежде чем я успела его остановить, он уже спускался по лестнице. — Не задерживайся.
Охваченная чувством вины, таким, что хоть плачь, я принялась дрожащими руками расчесывать редким гребнем мокрые волосы. В ванной было полно привычных для меня туалетных принадлежностей, что лишний раз подтверждало внимательность и предусмотрительность Гидеона, ну а заодно подчеркивало мои недостатки. Я превращала его жизнь черт знает во что. После то¬го, что он уже перенес, ему только не хватало разбираться с моими закидонами.
Спустившись по лестнице на этаж, я вдруг почувствовала, что не могу вот так взять и присоединиться к Гидеону на кухне. Мне потребовалась минута, чтобы внутренне собраться и напустить на себя довольный вид. Не хватало только испортить выходные еще и ему.
Я вышла на террасу, и на меня тут же обрушился рев прибоя. Окатило солеными брызгами, подол моего халата затрепетал на обдававшем меня бодрящей прохладой ветру.
Глубоко вздохнув, я взялась руками за перила и за¬крыла глаза, пытаясь обрести покой. Главной моей проблемой являлась я сама, и мне вовсе не улыбалось напрягать Гидеона тем, чего он все равно не мог изменить. Только я сама могла сделать себя сильнее и нуждалась в этом, если хотела, чтобы он был счастлив и обрел то, чего так отчаянно от меня добивался.
Услышав, как позади меня отворилась дверь, я глубоко вздохнула и, изобразив на лице улыбку, повернулась к Гидеону, который держал в руке две дымящиеся чашки — одну с черным кофе, а другую с молоком со сливками. Я знала, что он приготовлен в полном соответствии с моим вкусом, поскольку Гидеон точно знал, что мне нравится. И не потому, что я ему говорила, а потому, что не обходил вниманием ничего, что могло иметь ко мне отношение.
— Кончай самоедством заниматься, — строго за¬явил он, ставя чашки на ограждение.
Я вздохнула. Ну конечно, нечего было и пытаться скрыть свое настроение за напускной улыбкой. Он видел меня насквозь.
Гидеон взял мое лицо в ладони и в упор посмотрел на меня:
— Все прошло и осталось позади. Забудь.
Я потянулась пальцами к тому месту, где видела синяк.
— Этому нужно было случиться, — отрывисто произнес он. — Нет, помолчи и послушай меня. Я полагал, будто понимаю твои чувства насчет Коринн, и, честно признаюсь, считал, что в этом отношении ты неправа. Но на самом деле не врубался. Я был эгоцентричным идиотом.