Отремонтированный снег

Серия

«Невыразимое»

Премия им. Василия Андреевича Жуковского

Люблю сибиряков! Люди, рожденные по ту сторону Урала, обладают несуетным самостоянием, спокойствием и основательностью – обитателям столиц свойственным в меньшей степени. Первый сборник стихов Юрия Татаренко вышел в свет в Томске аж двадцать лет назад. Сейчас перед вами-десятая его книга, включающая стихи последних двух лет.

Юрий проделал в поэзии изрядный путь: от иронических четверостиший в духе «гариков» Игоря Губермана – через глубокое

вникание в социальную проблематику – до, собственно, поэзии как таковой. Сказанное не означает, что представляемые стихи лишены иронии либо гражданской позиции, – просто переплавленные в тигле личности автора эти (привыкшие перетягивать одеяло на себя) элементы заняли присущее им орнаментальное (отнюдь не главенствующее) место. На первый план выступило иное: стремление прислушаться к жизни исполинского, трудно представимого для не зревших его воочию пространства, именуемого Сибирью, в его поразительном многообразии – и выверенном веками суровом единстве.

Юра – активный путешественник. За эти годы ни «модная болезнь» – 2019, ни внезапно закрытые аэропорты не смогли воспрепятствовать его масштабным пересечениям пространства. Но в каждом посещаемом городе, в общении с обитающими в оном людьми (как правило, стихотворцами) он исхитряется изыскивать способы для уточнения суверенной картины своего любимого Новосибирска.

Рано или поздно всяк, берущийся за перо, упирается в вопрос: зачем я все это делаю? (Точнее: отчего я обречен на это безнадежно семантическое занятие?) Стихи о природе стихотворчества – вещь обоюдоострая. Ну очень легко впасть в кокетливый пафос либо в очередной раз попытаться изобрести велосипед (без оглядки на вполне себе рабочие модели оного, сконструированные великими предшественниками). Но избегнуть темы, кажется, не удавалось еще никому, всерьез положившему жизнь свою за литературу. Вот и у Юры в стихотворении «Немосковское лето» стали появляться мотивы цеховой авторефлексии:

Облакам все равно,Что творилось на влажной земле.Никогда, ни за чтоНе поместится облако в гроб.Я-то думал,Поэт – кому вечно нужны сто рублей.Оказалось,Поэт – кто из молнии делает гром.

Сказано хлестко – и, надеюсь, не окончательно. Единожды задавшийся этим вопросом обречен уточнять суверенную картину мира до бесконечности. Ибо, в сущности, писание стихов сводится не к производству более-менее качественно написанных текстов в рифму и столбиком – но к неустанной работе пишущего над собственной душой. Прислушиванию к происходящим в ней тектоническим изменениям. Именно они дарят стиху энергетику. И, разумеется, надежду стать услышанным.

Бродский некогда констатировал, что тюрьма – это недостаток пространства, возмещенный избытком времени. Для Юрия Татаренко творческая свобода – это избыток пространства. Учитывая сравнительную молодость автора, о котором я имею честь вести речь (ему всего-то полтинник на днях стукнет), пожелаю ему, чтобы избытку пересекаемого пространства выпало вдосталь времени для получения удовольствия от жизни, осмысления пройденного и фиксации осмысленного на бумаге. Собственным голосом – находящимся в неразрывной связи с традициями замечательных поэтов-новосибирцев (от легендарного Анатолия Маковского до драгоценной Юли Пивоваровой), но успевшим обресть уникальную интонацию. Которая – единственно – и делает писание стихов занятием небессмысленным.

Виктор Куллэ

За свет внесешь очередной платеж,Рутиной суетливо коронован, —И вдруг одну простую вещь поймешь:Приснишься морю – примет как родного.Поедем в Крым: Гурзуф, Мисхор, Форос,Инжир на ужин, но на завтрак – каша…И сам себе ответишь на вопрос:«А есть ли смерть?».Чужая – есть.Не наша. Ни синевы, ни совести, ни страхаНе видно за табличками «Жилье».На солнце кошка разлеглась, и странно,Что наплевать собаке на нее.Ни капли снега на покатой крыше.Ни грамма листьев – дерево цветет.У мускателя – цвет и запах свыше.У двух бокалов – допуски на взлет.Раскрыл окно – как будто сдал экзамен,Расправил грудь, как греческий герой…И плыл февраль у нас перед глазами.И выстужался домик под горой. Снежинки над морем —Соленые, пахнут рыбой.Молчащая чайкаЛетит параллельно дну.И ржавчина красилась —Скучно быть просто рыжей.И сглатывал камень,Как мог, не свою слюну.И лето нескоро.И будет песок в морщинах.И вылетит пробка,И сыр прильнет к лавашу.И все повторится.Но тот, с бородой мужчинаПриедет с другою.И море поднимет шум. Улочками ГурзуфаВ горы не допыхтеть.Сон про вулкан ВезувийВидит гора Медведь.В цель посылает стрелыКрымская темнота.На берегу не встретитьКсений, Марин, Наташ.Сытым февральским моремНалюбовалась ночь.Скинул сто тыщ калорийСтонущий осьминог.Завтрак – бокальчик брюта —С видом на гаражи.Кошка с набитым брюхомОблако сторожит.Полная вазочка яблок.Сыр не похож на еду.Спят – не вкусившие Ялты —Двое в ничейном саду. На снимке облако завалено.И склон горы не слишком крут.Меж молоком и наковальнями —Волны новорожденный жгут.Приблудный пес сидел на пристани —Ошейник некому надеть —И в море всматривался пристальноВ надежде вьюгу разглядеть.Черное море под Крымским мостом —Цвета Невы.Серые камни под стать тополям —Все без листвы.Руки не мерзнут, а вроде пора —Скоро январь.Завтра любимой с улыбкой скажу:«Рыбки пожарь».Брошу монетку голодной волне —Крым, отпусти.Нет, не десятый – четвертый стакан.После шести.