Отрешенные люди
Шрифт:
Чудотворная икона Абалакской Божией Матери, перед которой он сейчас стоял, звала, манила в иной мир - чистый и бесхитростный. Ее руки, воздетые к небу, как бы говорили о существовании иного бытия, где нет места обману, извечной заботе о пропитании. Чудотворная призывала к радости, празднику души, отказу от бренности. И низкий сводчатый потолок храма, освещаемый неровным светом десятка свечей, говорил о тяжести земных забот, давящих грузом, не пускающих туда вверх, к небесам. И все святые, писанные на больших, почти в рост человека, досках, подчеркивали, напоминали своей позой, поворотом головы, взглядом, что любой человек на грешной земле находится на ней словно на раскаленной сковороде, и придет миг, как он воспарит, подымится к небесам, к чистому небу, мало что успев оставить после себя, разве что короткую память - добрую или злую, в зависимости от понимания собственного предназначения.
– Спишь, что ли?
– тронул его за рукав Карамышев.
– А что?
– вздрогнул Иван, посмотрел вокруг. Служба заканчивалась, монахи и прихожане уже подходили к кресту, который держал собственноручно владыка Сильвестр, ласково улыбаясь каждому. Иван с Карамышевым оказались последними при крестоцеловании и, приложившись к распятию, пошли к выходу, где их уже поджидал все тот же монах, тихо сообщивший, чтоб шли следом за ним.
Приемная комната митрополита оказалась в длину не более пяти шагов, с небольшими оконцами и низким потолком. Вся противоположная от входа стена ее была увешена иконами, а длинный стол на резных точеных ножках завален книгами и бумагами. Ивану не приходилось прежде встречаться с владыкой, но он слышал от многих, что тот слыл большим книжником, собирал старые грамоты и рукописи и даже сам написал несколько книг, а потому Зубарев немного робел и понятия не имел, о чем станет вести разговор с митрополитом. Оставалось надеяться на тестя, который, наоборот, держался подчеркнуто независимо и все вытягивал вперед острый, успевший покрыться за ночь щетиной, подбородок.
Владыка неожиданно для них вошел через боковую небольшую дверцу, которую Иван не заметил, низко нагнув голову, а когда распрямился, пристально глянул на них, то показался вблизи еще выше ростом и необычайно худым, с бледным лицом, глубоко посаженными черными проницательными глазами. Иван и Андрей Андреевич шагнули под благословление и поспешили сесть на обыкновенную деревенского вида лавку, стоящую подле стены. Сам владыка опустился в простое деревянное кресло и, облокотясь о стол, изучающе посмотрел на них, чуть кашлянув, спросил глухим надтреснутым голосом:
– Что привело вас ко мне? Слушаю.
– Владыке, верно, известно, как пострадал я от рук неверных...
– Слышал, слышал, - коротко кивнул тот, пристально вглядываясь при этом в Ивана.
– Теперь принужден жительствовать у зятя моего, Ивана Зубарева, как-то по-книжному продолжил Карамышев, - в деревеньке, неподалеку от Тюмени, именуемой Помигаловой...
– владыка молчал, ожидая, когда тот перейдет к сути дела.
– А тут свояк мой Богу душу отдал, - Андрей Андреевич никак не мог нащупать нить разговора, Иван даже усмехнулся про себя, радуясь растерянности всегда излишне самоуверенного тестя, - да после себя долгов наоставлял, - продолжал тот, - а потому, ваше высокопреосвященство, имеем дерзость припасть к стопам вашим со смиреной просьбой: благословите начатое нами дело, - закончил он и замолчал, так ничего толком и не изложив.
– Благословить доброе начинание всегда рады, - вновь кашлянув, проговорил владыка, - только непонятно, о каком деле речь ведете.
– О серебряных приисках, - заявил Карамышев. В комнате установилось недолгое молчание и слышалось лишь прерывистое дыхание Карамышева да сопение Ивана, который уже и не рад был, отправившись на прием к митрополиту. Вряд ли Карамышев сумеет выпросить у него денег, а, скорее, кончится все тем, что владыка, как и губернатор, попросит свою долю от не найденного еще серебра.
– И где таковые есть?
– наконец спросил митрополит, оглаживая длинную, почти совсем седую бороду тонкими, чуть желтоватыми в свете ранних солнечных лучиков, пробивающихся сквозь замерзшие стекла, пальцами.
– Что-то ранее мне не приходилось о таковых слышать.
– Иван, покажи слиток, - кивнул зятю Карамышев.
Иван вытащил из-за пазухи сверток, развернул, выложил на стол перед владыкой. Тот приподнял его, прикинул на ладони, положил обратно и спросил:
– Так, где те прииски находятся?
– На Урале, - подал, наконец, голос Иван, - в башкирских землях.
– Далековато... И много ли там руды будет?
– Пока не знаю, - честно признался Иван, - это пробная плавка из образцов, что мной привезены на удачу.
– Неплохая удача, - чуть усмехнулся владыка.
– Власти в известность поставлены?
– В Сенате бумага мной на то получена, - опять полез за пазуху Иван, спеша достать заветную бумагу, с которой не расставался с самого момента ее получения.
– Не нужно, верю на слово, - поднял руку митрополит Сильвестр, - что от меня лично или паствы моей требуется? Сразу предупреждаю, оказать денежную помощь не смогу. Дать своих людей на работы тем более. Да и не дело церкви рудознатством заниматься.
– Но ведь утварь церковная, оклады к иконам, кресты, чаши причащальные делаются именно из серебра, - наконец вышел на нужную стезю Карамышев.
– И что с того? Прикажете нам и винокуренные заводы открывать, коль святое причастие вином церковным производится? Бумажные фабрики ставить, потому что записи церковные ведем? Нет, милостивые государи, не ждите от меня помощи. Дело церкви - молитва, выполнение святых таинств, обращение с наставлениями к прихожанам, взращивание непрестанное доброго стада. Известно ли вам, сколь много храмов возводится по всей сибирской епархии? Но тогда всех священнослужителей и монашествующих, по вашим рассуждениям, требуется привлечь для тех работ. Кто же взамен их служить в храмах станет? Нет, не дело говорите, - и он хотел было подняться из-за стола, чтоб закончить бесполезный разговор. Но тут Карамышев, обретя, наконец, извечную уверенность, страстно заговорил, спеша привести собственные доводы.
– Погодите, погодите, владыка, но ведь вы покупаете и материалы, и все, что необходимо вам. Так?
– владыка коротко кивнул в ответ.
– А почему бы вам ни купить заранее то серебро, что будет добыто на приисках? Тем более вы уже имели возможность убедиться в ревностном отношении моем к делам православной церкви. Помните, как я исполнил вашу просьбу, когда дело коснулось строительства храма на моем подворье? И пострадал за то...
– Все в руках Божиих, - перекрестился владыка, - и каждый послушный и верующий человек поступил бы точно так же на вашем месте. Во имя укрепления православной церкви обратился я тогда со своей просьбой и уверен, всякое доброе дело зачтется человеку, верящему в Бога, если не на этом, то на том свете, когда предстанете вы на суд Божий.
– А не могли бы вы, ваше высокопреосвященство, написать прошение на имя императрицы, дабы она взяла под свое высокое покровительство наше скромное предприятие?
У Ивана даже дыхание перехватило, когда он услышал подобное предложение своего тестя. Удивило оно и владыку, который ответил не сразу, а долго и внимательно рассматривал Карамышева, потом взглянул вновь на серебряный слиток и опять сухо кашлянул.
– Признаться, не вижу к тому особых причин, -проговорил он после некоторого молчания.
– Даже если бы я и согласился на подобный шаг, то представьте себе, как будет истолкована подобная просьба? По своему положению, несомненно, могу обращаться в Святейший Синод, и то лишь касательно дел моей епархии. Почему бы вам ни попросить об этом губернатора?