Отрешенные люди
Шрифт:
– Это точно, - покрутил головой Сухарев, - только чего от меня хочешь, никак не пойму? Чтоб я сам в Петербург те образцы повез?
– Зачем, то мое дело - свезти их. А от вас потребуется письмо в Берг-коллегию направить, чтоб дозволили мои пробы к испытанию принять.
– Ишь, куда ты, голубчик, взлететь собрался, - желчно усмехнулся губернатор, - то мне не по чину будет, моего письма там даже никто и читать не станет. Ты еще императрице на прием напросись.
– Надо будет, и напрошусь, - ничуть не смущаясь, ответил Зубарев и, не простившись, вышел, оставив губернатора своим ответом в полном недоумении.
Но выехать пришлось не через два дня, как они думали с тестем изначально, а сразу на следующую ночь, поскольку все, кому задолжал в свое время Зубарев-старший, проведав, что у сына его появились вдруг неожиданно деньги, ринулись к нему на двор, требуя немедленной уплаты. Иван успел разыскать полковника Ольховского, вручил ему записку от губернатора, которую тот прочел и пообещал направить с Иваном на Урал двух солдат, когда потребуется. Договорились, что Иван будет ждать их в Тюмени в первую неделю после Пасхи, на постоялом дворе. И ночью, наняв знакомого ямщика из Бронной слободы, Иван вместе с тестем и Антониной тайно выехали из города.
Остаток зимы и раннюю весну он жил в Помигаловой, не находя себе применения. Пробовал писать прошение в Берг-коллегию с просьбой о помощи в изысканиях, но, перечитав, рвал бумагу в клочки, не желая даже отправлять.
Как только обмяк снег, появились проталины на бугорках возле изб, прилетели черные грачи, хозяйственно осматривая крестьянские поля и опушки леса, Иван начал готовиться к поездке. Он часто выходил за деревенскую околицу, всматривался в уходящую за перелесок дорогу, которая вела к почтовому тракту, и чего-то ждал, подолгу оставаясь в полном одиночестве, чем вызывал недоуменные взгляды местных крестьян.
Наконец, пришло вербное воскресенье, и всю страстную седмицу он провел как на иголках, укладывая и вновь разбирая нехитрые пожитки, которые обычно брал с собой в дорогу, поминутно поглядывая в окно, заскакивал на кухню, где стряпали Антонина с матерью, и, так и не найдя, чем бы еще заняться, шел во двор, подходил к сараю, нюхал влажный весенний воздух и, лишь представив себе дорогу, поездку, чуть успокаивался, а новый день начинался все тем же бесконечно долгим ожиданием.
С Антониной он расстался довольно прохладно, да и все эти совестно проведенные дни показались им годами, и отъезд Ивана должен был принести облегчение обоим. Больше всех суетился Андрей Андреевич, который понимал, что, пойди у зятя дело удачно, коль сумеет открыть он свои собственные прииски и станет уже полностью независим от него, и про спорную деревеньку, что Зубарев-старшый переписал на него, Карамышева, уже и не вспомнит.
– Ты насчет деревеньки-то не сомневайся, - намекнул он Ивану, - как помру, так она сразу к тебе и отойдет. А так, за мной, надежнее сохранится...
– Да владейте вы ей, сколько влезет, - глядя себе под ноги, ответил тот, - не нужна она мне, а случись вдруг что со мной, Антонине какая-никакая помощь будет.
– Ты уж береги себя, Ваня, - всхлипнула на прощанье жена, прислоняясь виском к его щеке, - ждать буду.
– Такое твое бабское дело - ждать, - ответил он, с тем и уехал.
Солдаты, обещанные полковником Ольховским, прибыли в Тюмень на постоялый двор в конце пасхальной недели, разыскали Ивана и сообщили, что им велено находиться в его полном распоряжении сроком ровно на один месяц. Одного из них звали Георгием Федюниным, а второго Артамоном Сенцовым. Были они оба невысокого роста, из крестьян, служили уже второй год и не скрывали радости, что вместо скучной казарменной службы отправятся с Иваном на Урал, предвкушая полную свободу и вольную жизнь. В Тюмени Иван жил все это время у своего крестного, Дмитрия Павловича Угрюмова, который за зиму заметно сдал, постарел, ходил, прихрамывая, все жаловался на спину и уже лишний раз не рисковал садиться на коня верхом. Он без всякого интереса слушал рассказы Ивана да покачивал сивой головой, думая о чем-то своем.
– В добрый путь, Ванюша, - напутствовал он крестника.
– Только боюсь, не дожить мне до той поры, когда ты хозяином приисков заделаешься...
Иван как мог успокаивал его, видя, как нелегко крестному, почувствовавшему приближение неумолимой старости, дряхлеющему на глазах с каждым днем. Уже много позже, на Урале, Зубарев случайно узнал от встреченных им тюменских казаков, что крестный его разбился насмерть, упав с лошади под яр, вскорости после отъезда Ивана.
Покидал Тюмень Иван Васильевич с тяжелым сердцем, словно предчувствуя, что не скоро предстоит ему вернуться обратно, в родную Сибирь, и затянется эта его отлучка не на год и не на два, а на гораздо больший срок.
6.
Уральские горы встретили их буйным цветением и первыми весенними дождями. Пробираясь меж каменных валунов, россыпей, отрогов, покрытых растительностью, Иван думал о том, как непохоже устроен мир: в Сибири, близ Тобольска, и камешка малого не найдешь, одни болота кругом, а здесь чего только не увидишь, не насмотришься. Солдатам тоже было в новинку обилие каменных россыпей, то один, то другой из них соскакивали с коней, чтоб подобрать любопытный камешек. Но они, как и Иван, ничего не понимали в рудах и с трудом могли отличить простой булыжник от мраморного осколка. Да и сам Зубарев больше надеялся на удачу, на авось, а вдруг да повезет, как в первый раз.
Сейчас он пытался отыскать те места, где они брали с казаками образцы год назад. Наконец они выехали к горе с раздвоенной вершиной, возле которой и должны были находиться руды, привезенные им в Тобольск. Он даже наткнулся на старое кострище, оставленное ими, и, сориентировавшись по ближайшему ручью, двуглавой горе и громадным соснам на противоположной горе, решил, что вышел к нужному месту.
– Тут будем лагерь ставить, - указал он солдатам на старое кострище, это в прошлый раз наша остановка была, здесь и старые шахты искать надо.
Солдаты, которые ради интереса принимали участие в поисках, хотя у них был приказ лишь охранять Зубарева, а помогать ли ему в чем или нет, то начальство им не объяснило, послушно спешились, блаженно бухнулись на молодую траву и сквозь прищуренные на солнце глаза сонно стали наблюдать, как Иван крутит по сторонам головой, что-то высматривая.
– Ой, матушка моя родная, хорошо-то как!
– воскликнул Георгий Федюнин, широко раскинув руки.
– Век бы так и лежал, - подхватил Артамон Сенцов.