Отрешенные люди
Шрифт:
Шаги раздались ближе, а затем и осторожный стук в дверь подтвердил, что это действительно была Анна Ивановна, ее стук ни с чьим не спутаешь.
– Да, - ответил негромко граф и тяжело поднялся с кресла. Дверь наполовину приоткрылась, и белокурая, но уже с заметной сединой, голова супруги показалась в проеме.
– Входи, входи, Аннушка, - протянул он к ней руку.
– Я ненадолго... Прокатиться хочу с Таисией... А то что-то, - она сделала неуловимое движение рукой в воздухе, - голова... того, - и чуть улыбнулась.
– Может, с нами, а? Граф?
– Не-е...
– поморщился Алексей Петрович, - ты же знаешь, не терплю пустых прогулок. Давайте без меня. К тому же Михаила жду. Прислал записку, обещал быть после полудня.
– Твой брат в городе?
– брови Анны Ивановны взлетели вверх, и чуть заметный акцент послышался в голосе. Она была из обрусевшей немецкой семьи и русский считала родным языком, но, когда волновалась, акцент давал себя знать. Михаила Петровича Бестужева-Рюмина, его старшего брата, что большую часть жизни прожил, состоя на дипломатической службе, за границей, видела редко и вроде как побаивалась.
– Неделя пошла, как вернулся из Вены.
– Чего же не приходил? Болен? Или...
– Вот именно, угадала: "или". Дела. Ты же знаешь нашего брата-крючкотвора, все по кабинетам заседаем, на что иное времени не остается.
– Это ты-то, Алексей Петрович, крючкотвор? Знаю я тебя, - и она залилась смехом, чуть погрозив пальчиком.
– В Царское село не собираешься?
– А чего там делать? С Алешкой Разумовским в картишки резаться? Он мне и здесь, в столице, надоел.
– Значит, будешь отдыхать пока?
– И канцлер имеет право на отдых, особенно, когда жена покидает дом.
– Смотрите тут, не шалите без меня, - Анна Ивановна сделала шаг и коснулась сухими губами его щеки, отстранилась, прижала пальцы к губам, Фи! Не брит! Совсем как мужик, скоро бородой зарастешь.
– А я и есть мужик, - сверкнул глазами граф Алексей Петрович и потянул было жену к себе, но та вырвалась, выскочила из комнаты и уже оттуда крикнула:
– Хоть бы любовницу себе завел, граф, - и стук каблучков еще какое-то время доносился из коридора, потом хлопнула входная дверь, и все смолкло.
Граф любил именно эти послеобеденные часы, когда Анна Ивановна обычно уезжала куда-нибудь из дома, и он оставался практически один, если не считать вышколенных слуг, затаившихся в своих комнатках. Сын Андрей службу оставил, детей собственных не имел, жил за счет отца, но отдельно, снимая квартиру на Мойке, в родительский дом заглядывал редко, по большим праздникам, к тому же в последние годы отношения меж ними вдруг неожиданно обострились, лишний раз не наведается. А потому Алексей Петрович знал, что его никто не потревожит и можно спокойно, в тишине, обдумывать непростую игру канцлера великой страны.
Прошло более часа, а он все так и сидел в старом потертом кресле, чуть прикрыв глаза, когда услышал, как к дому подъехала карета. Выглянул в окно и безошибочно узнал грузную фигуру Михаила, уверенно направляющуюся к парадному входу. Алексей Петрович лишь сейчас хватился, что он до сих пор не переодет, в шлафроке, быстро позвонил в колокольчик и крикнул моментально явившемуся лакею:
– Одеваться! Быстро!
Когда камердинер, растворив обе половинки двери, громко объявил:
– Его сиятельство, граф Михаил Петрович Бестужев-Рюмин, - канцлер был уже облачен в нарядный камзол и широко шагнул вперед, раскинув руки.
– Иноземный дух от тебя так и веет, - проговорил, когда обнялись. Затем чуть отстранился от него, продолжая держать за плечи, внимательно всматриваясь в глаза, оценивающе и придирчиво разглядывая брата.
– Зато от тебя плесенью несет, - парировал Михаил Петрович, сморщив большой, бестужевский, нос с едва заметной горбинкой.
– Все сидишь как мышь в норе и на свет не вылазишь?
– Должен кто-то и в норе сидеть до поры до времени, не всем по заграницам ездить.
– Ладно, ладно, не ерепенься... Рассказывай, как живешь. Шуваловы не очень докучают?
– Не без этого... Сила у них в руках.
– Знаю я, что у них в руках, - криво усмехнулся Михаил Петрович, - вся Вена только о том и говорит, что императрица фавор иной имеет. Правильно говорю? Ванька Шувалов в гору пошел? Верно?
– А чего ему не пойти? Молодой, ловкий, и сорока еще нет.
– Да-а-а... Нам бы с тобой его годики. А? Мы бы им показали!
– С чем приехал, лучше скажи. Мария-Терезия шуры-муры за нашей спиной не затевает? С Фридрихом не перешептывается?
– О чем ты, Алексей, ни-ни... И слышать о нем не желает. Зато из Парижа зачастили людишки разные. Чего-то готовят.
– Знамо дело, чего против нас может Людовик готовить: турка поднять, расшевелить, татар крымских, а сами меж тем тихонько в Черное море корабли шлют, фарватер меряют.
– И об этом знаешь?
– удивился Бестужев-старший.
– А то как, не зря хлеб жую и к государыне на доклады хожу. Кое-что известно. Но более других меня Фридрих беспокоит, хитрая бестия. Он хоть и шлет к императрице любезные письма, но замышляет себе кусок пожирнее оттяпать...
– На Саксонию нацелился, - вставил слово Михаил Петрович.
– Верно, верно. А потом и Марии-Терезии не поздоровится, а там уже и наш черед придет. Попридержать его надо, как думаешь?
– Не мешало бы, но ведь он нас не послушается, как я думаю. Не будет разрешения спрашивать. Наши земли он не трогает, армию против него не пошлешь, а то знаешь, сколь шуму будет...
– Главное, государыне объяснить, что он за фрукт, Фридрих этот.
– Кто мешает? Поди, при дворе каждый день бываешь.
– Каждый-то каждый, да только у государыни нашей, как тебе известно, то головка бо-бо, то собачка любимая подохнет, то...
– канцлер безнадежно махнул рукой, отвернулся, подошел к письменному столу, взял табакерку, осторожно отсыпал на ноготь большого пальца небольшую порцию табака, нюхнул, блаженно закатил под лоб глаза.
– Не желаешь?
– спросил брата.