Отрицательная Жизель (сборник)
Шрифт:
Любка опять посмотрела на него долго, вдумчиво. И вдруг спросила резко:
— Говори прямо, чего ты от меня хочешь?
Михаил растерялся. Чуть было не ответил сердито: «В театр с тобой хочу пойти, всего-то и делов». Вопрос Любкин был обидный, с намеком. Но Михаил услышал также в этом вопросе страх, недоверие, растерянность. Трудно ей сейчас. Обоим им трудно. Он чувствовал: одно неверное слово, движение, и то неокрепшее, робкое, что поднимается в ней, оборвется.
Внезапно, не думая — так бросаются в воду к тонущему, — он сказал:
—
Она взглянула оторопело, испуганно, увидела его лицо, тоже испуганное, будто ее отражение.
С минуту оба молчали — оцепенели, замерли. Он держал ее руки в своих. Первыми ожили ее пальцы — она тихонечко потянула их, не отнимая совсем, будто пробуя, свободна ли она, вздохнула и сказала с ласковой насмешкой:
— И давно ты это придумал?
— Недавно. — Страх его проходил, он уже улыбался.
— А вдруг я отвечу «согласна», что тогда твоя мама скажет?
— Мамы у меня нет, а есть бабушка в деревне — хорошая.
— Тогда я тебе за маму твою должна отсоветовать. Или мало плохого ты обо мне слышал на суде?
Любка смотрела с прищуром и слегка потянула свои пальцы, но он крепче сжал руки, не отпустил.
— Всякое я слышал: и плохое, и хорошее. Не будем плохое вспоминать… Ты мне нравишься, по душе ты мне.
Он слегка разжал свои пальцы, но она не отняла рук. Михаил тихонько притянул ее к себе и поцеловал, как пришлись его губы, — между бровей.
Теплая волна подняла их обоих, и тотчас они разомкнули руки и отодвинулись друг от друга.
Любка глядела на него мягко, хотя слова ее прозвучали с насмешечкой:
— Давай мы сначала в театр сходим. Когда, говоришь? Вот и хорошо, я очень хочу пойти в театр.
Она хотела сказать «пойти с тобой», но остереглась. Он ей нравился. Очень! Но что будет дальше, Любка не думала. Скорее всего ничего не будет, просто не может быть. Однако от неожиданного этого предложения, первого в жизни, ей стало радостно.
Она повернулась и быстро побежала наверх — говорить сейчас ей не хотелось.
В тот же день Любка начала готовиться. Она явится в театр в самом великолепном своем виде — изумит Мишу, сразит своей красотой! А замуж… да он, поди, уже жалеет не знаю как, что такое сказал…
И Любка прежде всего вымыла голову красящим шампунем, отчего ее светлые волосы стали рыжими с переливом, а потом стала обдумывать свой внешний вид для театра.
Эх, было бы у нее длинное платье до полу или элегантные брючки! Но ничего такого роскошного не было в Любкином гардеробе. Значит, замшевая мини-юбка и зеленый джемпер-«лапша». Лучшего нет. Зато есть украшения — целая коробка стекляшек.
И вот наступил жданный вечер. Любка вошла в вестибюль театра лучшей из своих походок — мягкой, кошачьей, чуть ленивой. Михаил уже ждал ее. Сверкнул глазами навстречу, заторопил идти в зал. На Любку смотрели многие, ей показалось, смотрят даже чересчур. Мимоходом взглянула в зеркало: прическа, блестящая от лака, держалась, сине-зеленая тушь удлиняла глаза, придавая необходимую загадочность взгляду, блестящее ожерелье оживляло джемпер, в ушах матово мерцали «жемчужные» клипсы, даже браслет не успел перевернуться «бирюзой» вниз. Все было о’кэй! Ей показалось только, будто она в зеркале старше Михаила, но вдумываться в это чудо было некогда — они уже были в зале, свет меркнул, шорохи и вздохи замирали в темноте. Занавес раздвинулся, и сцена поглотила Любку.
История уличной девчонки-цветочницы, ее превращение из пестрого маленького чучела, из напуганной зверушки в изящную красавицу; любовь, захватывающая главных актеров, и борьба их с любовью — и все это с пением, с танцами, с музыкой… боже мой, с какой музыкой! Любка была потрясена.
Щеки ее распылались, из-под желтовато-кирпичных румян цвета «легкий загар» вылез, не считаясь с границами, ее собственный алый румянец.
Увидев себя в зеркальном фойе рядом с Михаилом, таким ладным и простым в сером костюме, Любка ахнула и, сказав: «Я сейчас», скрылась за дверью с легким женским силуэтом. Там она стерла мокрым носовым платком румяна, сняла часть туши с век и сложила в сумочку все свои украшения.
«Света у нас в доме нет — плафоны запылились, лампочки дохлые», — оправдывалась перед собой Любка, хотя и понимала, что не в лампах дело. Решила: завтра в воскресенье перешерстит все в комнате, просто перевернет.
Михаил поглядел на нее весело:
— В буфет мы опоздали, моя прекрасная леди, я купил тебе шоколад…
Но Любке не надо было ни буфета, ни шоколада — она торопилась в зал.
Когда вышли из театра, Михаил спросил, понравилась ли.
— Очень! — горячо воскликнула Любка. — Просто так понравилось, так…
У нее не хватило слов, и она стиснула его руку. Помолчали. Вдруг он увидел, что она вытирает украдкой глаза.
— Люба, ты что? Это же веселый спектакль, оперетка!
— Ты не знаешь — я так люблю танцевать… Я все мечтала — буду танцевать… Теперь поняла — поздно…
Она говорила, всхлипывая, как маленькая. Михаил хотел ее утешить: ведь можно ходить на танцы, в клубе бывают вечера, а летом в парк — на танцплощадку.
Любка выдернула руку из-под его локтя.
— Ты не понимаешь, о чем я говорю! Я не смогу уже стать артисткой, балериной — учиться надо начинать с детства… Если бы мамка отдала меня девочкой учиться, я бы стала балериной или танцоркой в ансамбле, может, фигуристкой на коньках…
Михаил жалел ее. Не ждал, что так кончится театр — слезами, переживаниями. С какой-то новой стороны открылась она сегодня перед ним и нравилась еще больше. Ах, леди Люба, что ждет ее дома?
Михаил привлек ее к себе, прижался лицом к ее волосам и сразу же отодвинулся. Волосы были жесткими, как проволока, как стеклянное волокно.
— Люба, что ты сделала со своей головой? — спросил он. И зря спросил.
Она вырвалась и убежала наверх. Он крикнул: «Куда ты, погоди!» Но только дверь хлопнула в ответ.