Отрочество
Шрифт:
— Я устала тебя тащить! — сказала Лида. — Ты все время задумываешься.
— Честное пионерское, — быстро ответила Таня, — я и не думала задумываться…
Она встрепенулась и побежала быстрее. Но через минуту ноги ее будто сами замедлили ход, и Таня опять тяжело потащилась за Лидой.
А Лиде хотелось бежать быстрей и быстрей.
«Эх, если бы, например, сделать полотняные крылья, — думала она, — прикрепить крылья к плечам и лететь на коньках, как на буере!»
И стоило ей только подумать об этом, как она сейчас же забыла про каток и про все, что делалось вокруг.
…Глухой
И вдруг ей говорят, что какого-то молодого охотника задрал в лесу медведь. Молча она надевает коньки, поднятые крылья и летит по льду к доктору в ближний юг" Она летит по льду, а за ней гонятся волки. Оборачиваясь, она видит огоньки их глаз, слышит их жадное сопенье. Она стреляет через плечо, и вожак падает. Волки в страхе оседают на задние лапы и щелкают зубами. Она прибавляет ходу и вылетает на своих полотняных крыльях из лесной чащи. Вот уже окраина города. Вот освещенные окна больницы… В общем, она поспела во-время, и охотника спасли. «Я никогда этого не забуду», — говорит он и смотрит на нее блестящими черными-черными глазами. Из-под кепки выбиваются его жесткие темные вихры — нет, кудри…
Заиграла музыка, и, вырываясь из широкого раструба громкоговорителя, запел чей-то мягкий, красивый голос. Он пел медленно, и, невольно подчиняясь ритму песни, Лида сбавила скорость. Под эту песню было невозможно нестись сломя голову — под нее хотелось плыть, покачиваясь на ходу.
«Мой друг, мой нежный друг…» — неожиданно почти что сказал, а не пропел громкоговоритель.
Навстречу Лиде промчалась Зоя Николаевна, вожатая из соседней мужской школы. Рядом с ней, чуть наклонившись вперед и заглядывая вожатой в глаза, бежал высокий, широкоплечий человек. Лицо у девушки было растерянное, счастливое.
«Да что с ней такое?» — подумала Лида и вдруг притихла.
А музыка оборвалась, и каток опять выглянул как будто сквозь прорванную пелену — совсем другой, простой и скучный. Казалось, никто и не заметил, что музыка кончилась, но, конечно, люди только притворялись, что не заметили, потому что как же можно было этого не заметить! Точно свет выключили.
— Может быть, пойдем домой? — спросила Таня.
— Пожалуй, — ответила Лида. — Сделаем еще один круг и пойдем…
Грохоча коньками по ступенькам, ведущим из раздевалки на каток, и толкая друг дружку плечами, два мальчика спустились на ледяной круг.
Это были Петровский и Яковлев.
Петровский успел порядком промерзнуть, дожидаясь Яковлева у входа на каток. Ему осточертело глазеть на висевшие посередине площади часы и следить за их толстой, то и дело вздрагивающей стрелкой (Данька опаздывал на целый час). Саша, которому не так-то легко было отложить поход с Джигучевым за билетами, чувствовал себя раздосадованным и обиженным: «Чорт знает что такое! Ведь сам же назначил время! Если ему было некогда, можно было условиться на семь часов. Можно было и совсем не уславливаться…»
Саша уже не раз отплясывал чечетку, стараясь хоть как-нибудь отогреть застывшие ноги, и завистливым взглядом провожал каждого счастливца, весело пробегавшего мимо него в раздевалку. Нет, довольно! Пусть Яковлев поищет другого дурака! Никогда в жизни он больше не согласится ждать Даньку.
Но что было всего хуже, так это то, что у него, Саши, — он сам это прекрасно понимал, — был глупый вид человека, поджидающего девчонку.
— Стоишь, брат? — бросил он на ходу какой-то парнишка-ремесленник. — Ну стой, стой! А она, небось, в кино сидит. Я бы на твоем месте давно ушел. Ты так в землю врастешь.
«Да ну его, в самом деле! — решил Саша. — Уйду — и дело с концом!»
Но как раз в эту минуту у асфальтовой грядки, на той стороне площади, остановился трамвай. С задней площадки не то что соскочил, а почти что слетел Даня. Не оглядываясь, энергично работая локтями, он понесся к месту свидания.
Он уж хотел было сейчас же объяснить Саше, что его задержало не что-нибудь там, а поручение Зои Николаевны, что у Володьки Иванова несчастье: сильно заболела сестренка… Но, увидев сердитое лицо Саши, сразу забыл о том, что товарищ больше часа поджидал его на морозе. Забыл, обиделся и промолчал.
В глубочайшем молчании мальчики двинулись к катку. Отдуваясь и не глядя на Сашу, Даня единым духом подобрал ботинки и коньки по ногам, или, вернее, не по ногам.
Продрогший Саша с сожалением снял пальто и сдал его гардеробщице. Не глядя друг на друга, мальчики спустились на ледяной круг и покатили рядом, словно двое глухонемых.
Время от времени Даня поворачивал к Саше голову, откашливался и вздыхал. Если бы Саша хоть взглянул на него, хоть сказал бы: «Ну?», можно было бы начать разговор. Но попробуй рассказать, что тебе скверно, что ты не знаешь, как быть с этими своими тройками и с какого края начинать новую жизнь, если человек рядом молчит, словно в рот воды набрал! Попробуй-ка излей душу, когда на тебя даже не смотрят!
И вдруг Саша искоса поглядел на Даню и сказал:
— Ну?
Даня открыл рот, набрал в легкие воздуху и сразу начал:
— Понимаешь, Сашка…
Но тут лицо у него вытянулось, и стало похоже, будто он внезапно подавился костью.
— В чем дело? Что с тобой? — сердито спросил Саша и быстро обернулся в ту сторону, куда были обращены испуганные, остановившиеся глаза Дани.
Все сразу стало ему ясно: по ту сторону круга бежала девочка из Дворца пионеров, та самая, которой Даня обещал как-нибудь завернуть за старыми сковородками.
— Здравствуйте! — приветливо и вместе лукаво, как показалось Саше, крикнула девочка и помахала им варежкой.
— Здравствуйте! — быстро ответил Саша и толкнул Даню локтем.
Но Даня, вместо того чтобы поздороваться, старался укрыться за плечом у Саши, как тогда во Дворце пионеров.
Спасая положение, Саша раскланивался за двоих, а девочка, все еще помахивая варежкой, катила прямо на них и тащила за руку свою подругу.
— Знакомьтесь: это моя одноклассница, — сказала она.