Отроки до потопа
Шрифт:
— Следующий! — Кокер, успевший натянуть на голову бандану, лихо накручивал на пальце пневматику. Насмотрелся за лето пиратских фильмов! Пупсоид, блин, карибский! Погулял денек со шпаной Дюши — и возомнил о себе!..
— Ну что, есть желающие?
К нему неуверенно приблизился Тарасик, но отличника грубо отпихнули.
— Сначала дамы, перец! Алё, дамы, желаем шмальнуть?
Приглашение, понятно, адресовалось Анжелке, но Анжелка, увлекшись картошкой, на приглашение не отреагировала. С черным клинышком на подбородке и почти чапаевскими угольными усами, она казалась сейчас Сереге во сто крат красивее, чем в классе
Серега отряхнул руки, поднявшись, двинулся к Кокеру.
— Давай свой «вальтер», ковбой.
— Куда грязными лапами! Копыта помой сначала!
— А если копытом в лоб?
— От тебя, что ли, ботаник?
На «ботаника» просто нужно было как-то ответить, и, ухватив правой рукой пневматику за ствол, Серега крутанул его по часовой стрелке, выворачивая из руки Кокера. Тоже, между прочим, спецназовский приемчик, по телеку показывали. Главное, простой до одури, а все, что просто, — гениально. Кокер ойкнул, и свободным «копытом» Серега отпихнул его в сторону.
— Спокойно, cowboy! Не забывай, в переводе это всего-навсего коровий мальчик. Пастух, короче.
— Это же не мой пистик, фуфел!
— Ща, еще добавлю. Как Клепе в рыло.
Напоминание сработало. Кокер тут же успокоился. Потирая пальцы, только предупредил:
— Не испорть там чего-нибудь. Сэм башку отвинтит.
— Пусть резьбу сначала нарежет, — мутно ответил Серега и подивился экспромту. Вот бы с Анжелкой так в разговоре хохмить. А то мычит, заикается… Скосив в сторону костра взор, он отметил, что на него смотрят. Значит, и впрямь стоило порисоваться. Как говорится, в любом из нас живет артист и клоун. И если Родина скажет «надо!», на эстраду полезет каждый второй. Естественно, за каждым первым. Первые-то уже все там. Да и вторые давно толпятся в очереди. Безо всяких, кстати, команд.
Глава 7
Он расставил ноги пошире, развернул пистолет по горизонтали, как это сплошь и рядом показывают во всех последних фильмах. Даже в «Ментах» — уж на что подкованные ребята, а тоже стали косить под Голливуд. А может, просто прикалывались. Потому как последнему ослу ясно, что Вильгельмом Теллем с таким вывертом по-любому не станешь. В бочку с вискачом шотландским, может, и попадешь, а вот в монетку или там в муху на стене — очень даже сомнительно.
Серега бабахнул в мусорную, сотворенную Тарасиком пирамиду и промазал. То есть куча была самой большой, как и положено добросовестному отличнику, но киношная техника подвела.
— Молёко! — дурным голосом пропел Кокер.
Не обращая на него внимания, Серега прицелился по-человечески.
— Два выстрела осталось, — напомнил Кокер. — Там уже газа всего ничего…
— Не квакай под руку… — Серега
— Ты смотри! Умеет нажимать!
Это уже ехидничал Митек. Он свое уже отстрелял и ни разу ни во что не попал. Даже в Исеть — большую и необъятную, простирающуюся на сотни метров вправо и влево.
— Ща в тебя нажму, — беззлобно пообещал Серега. Оставался последний шарик, последний патрон. Его надо было израсходовать с умом — чтобы оставить след в истории. И чтобы не было потом мучительно больно за разное всякое… То есть сделать кое-кому больно как раз очень бы не помешало. Есть ведь, елы-палы, управляемые снаряды! И шарик — вот бы славно! — взял да извернуться в воздухе, найдя себе мишень достойнее мусорной кучи. А что может быть достойнее, нежели задница Шамы? Или того же Сэма, к примеру? Не одним им пить народную кровушку! Дайте, блин, и другим порадоваться…
От таких крамольных мыслей палец самовольно ерзнул на курке, и «вальтер» с готовностью бабахнул. Мимо мусорной кучи — зато прямо в выставленную на берег поллитровую серую от грязи бутылку. Отбитое горлышко чуть подпрыгнуло и осело, болельщики у костра азартно зареготали.
— Снайпер, блин! — с завистью протянул Кокер.
Хрустнули кусты, на берег, покачиваясь, вышел физрук Николай Степанович.
— Эт-та кто там стекла бьет! — гаркнул он. — Ты, Чохов? Вот, засранцы! А ну, собрать все до последнего осколка!
Серега со вздохом передал пневматику Кокеру, не споря, побрел к разбитой бутылке. Оправдываться и говорить, что попал случайно, было бы глупо. Лучше уж стеклышки собрать, но остаться в снайперах.
— Ну ты подумай, что за люди пошли! — продолжал разоряться учитель. — К вам ветеран сегодня на урок придет, о войне будет рассказывать, а вы…
— Чё-то я не догнал, какой ветеран? — Васена поскреб в затылке. — У нас же это… Русский и литра по расписанию. А Верлеонидовна заболела.
— Я что, неясно объяснил? — рассвирепел физрук. — Вместо русского вы работаете здесь — берег убираете, а на литературу придут Маргарита Ивановна и настоящий боевой ветеран — участник Великой Отечественной войны.
— Из Чечни, что ли?
— Лет двадцать назад тебе за такое незнание головенку бы открутили!
— Да вы чё, Никстепаныч! Двадцать лет назад меня вообще на свете не было!
— Великой Отечественной войны не знать! — словно не слыша, продолжил физрук. — Это уже что-то сверхненормальное… — взглядом раненого оленя он оглядел восьмиклашек. — Вы радоваться должны, что живете с такими людьми в одно время. Он такое видел — вам в страшных снах не снилось. Он за мир боролся. За планету! Чтобы все кругом чисто было, чтобы травка, цветочки всякие… А вы, паскудники, стеклом сорите. А если девочка маленькая потом пробежит? Если ножкой босой наступит?
— Осень же, Николай Степанович. Какие ножки…
— Стекло, к вашему дурацкому сведению, миллионы лет может пролежать, и ни хрена ему не сделается! Миллионы! — физиономия физрука багровела прямо на глазах. Ворот рубахи учителя был расстегнут, и было видно, что свекольная краснота лезет и прет оттуда, прямо как жар из раскрытой печки. Обычно Николай Степанович держал себя в руках, в истерики не впадал, а тут явно завелся. Верняк, сработал вискач Сэма.
— Что останется-то после вас? Очередной грязевой потоп?!