Отряд
Шрифт:
Мне повезло, Репин оказался в Академии.
– Добрый день, Илья Ефимович, – поздоровался я с художником в коридоре, куда меня привёл призванный в помощь один из студентов. – Позвольте представиться, флигель-адъютант Его императорского величества, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич.
– Приятно познакомиться со столь заслуженным для своих лет боевым офицером, – взгляд художника уважительно оббежал мои награды, особо остановившись на золотом эфесе шашки с Георгиевским темляком и Аннинским крестом. – Что Вас привело в нашу Академию, Тимофей Васильевич?
– Илья Ефимович,
Удивлённый художник в молчании провёл меня в свой кабинет. Идти пришлось довольно таки долго. Лишь, войдя в помещение и закрыв дверь, Репин спросил:
– Итак, что Вы хотели у меня спросить наедине?
– Илья Ефимович, мне нужен художник-портретист, который смог бы по описанию изобразить лицо человека, – ответил я.
– По описанию?! Хм… Оригинально… – профессор живописи задумался. – Очень интересная задача… Да что же это я! Проходите, присаживайтесь, Тимофей Васильевич.
С этими словами, Репин указал на одно из трёх кресел, стоящее рядом с небольшим круглым столиком. Кабинет был большим, кроме этого столика был и диван, и письменный стол, и рабочее место с несколькими мольбертами. Художник сев в соседнее кресло произнёс:
– Это, действительно, интересная задача для художника. Наверное, лучше всего Вам бы подошёл Серов Валентин Александрович. Великолепный портретист, просто замечательный! Но он сейчас в Париже, а Вам, насколько я понял, надо срочно?!
– Вы правы, Илья Ефимович, очень срочно.
– Тогда порекомендую своего ученика Куликова Ивана Семёновича. Очень одарённый молодой человек. Будем замечательным художником, поверьте моему опыту. Единственное… Он из крестьян. Его отец был крепостным. Это не помешает? – Репин вопросительно посмотрел на меня.
– Лишь бы смог сделать то, что от него потребуется. А что надо сделать, я уже объяснил.
– Тогда я сейчас пошлю за ним, а потом мы здесь проведём эксперимент, – профессор живописи азартно потёр ладони между собой. – Вы будете нам описывать какого-нибудь вашего знакомого человека, а мы вместе с Иваном Семёновичем попробуем его изобразить. Честно говоря, просто не терпится взять в руки карандаш.
Пока ждали Куликова, Репин рассказывал о своих учениках, деятельности академии, успехах русских художников на международных выставках. Мне же оставалось только кивать и вовремя вставлять междометия.
Иван Семёнович, наконец-то, пришёл. До него была доведена задача, и эксперимент начался. Художники встали за мольберты и чуть ли не хором попросили меня начинать описание человека. Я хотел было им объяснить, как надо составлять фоторобот. В фильмах видел данный процесс: овал лица, глаза, нос, рот и так далее. Криминалист подбирает, а описывающий тут же комментирует: «Похоже – не похоже, шире – уже и прочее». Как работают в Соединённых Штатах художники-криминалисты, я не видел и не читал, но предполагал, что как-то также. Но решив, что Репину виднее, начал описывать по какому-то наитию покойную Дарью – мою маленькую и смелую птичку.
Художники часто прерывали меня, прося уточнить различные детали, а я, закрывая глаза, видел моё солнышко то улыбающейся, то серьёзной, то заразительно смеющейся и пытался всё это передать словами. Наконец, они закончили
Пройдя между двумя мольбертами, я развернулся, посмотрел на оба рисунка, и начал правой рукой искать, на что бы опереться. Если у Ильи Ефимовича Дарью мало что напоминало, то с рисунка Куликова на меня смотрела моя улыбающаяся маленькая птичка.
Репин заметил моё состояние и спросил:
– Что с Вами, Тимофей Васильевич? На Вас лица нет!
– Прошу прощения, господа. Рисунок Ивана Семёновича меня просто поразил. Дарья получилась, как живая.
– А кто это, и что с ней произошло? – смущённо произнёс молодой художник.
– Она была моей любимой женщиной и должна была стать женой. После того, как шесть с лишним лет назад было предотвращено покушение на тогда ещё цесаревича Николая Александровича, один из революционеров-террористов, желая досадить мне, убил её, – я замолчал, пытаясь проглотить образовавшийся в горле ком.
– Извините, Ваше высокоблагородие, – повинно произнёс Куликов.
– Ничего, Иван Семёнович, дело прошлое. Время, как говорят, лечит. Могу Вам сообщить, что с сегодняшнего дня Вы приняты на государеву службу в чине коллежского регистратора. А если поможете выполнить поставленную Его императорским величеством задачу, то можно будет шагнуть сразу в губернские секретари, а там и до титулярного советника, и личного дворянства не далеко, – я пожал ошарашенному Куликову руку. Опустив её, достал часы. – В общем, быстренько собирайтесь, у нас осталось два часа до поезда на Гатчину. Берите только то, что понадобится для вашей художественной деятельности и учтите, что работать придётся не только в помещениях, но и буквально на ходу. Всё остальное получите во дворце, а ваши личные вещи позже подвезут.
Молодой художник смотрел на меня с каким-то ужасом, без слов открывая и закрывая рот. Я повернулся к Репину.
– Илья Ефимович, думаю, наша великолепная Императорская Академия художеств поможет первому в мире художнику-криминалисту всеми необходимыми для рисования средствами. А то боюсь, Ивану Семёновичу через пару дней придётся поехать в дальнюю и длительную поездку, а я, собственно, даже не представляю, где закупить необходимое. И по времени – полный цейтнот.
– Конечно, кончено поможет, Тимофей Васильевич, даже не переживайте, – ответил мне не менее удивлённый, чем его ученик, Репин, а потом продолжил, обращаясь уже к Куликову. – Иван Семёнович, дойдите до канцелярии и скажите, что я распорядился выдать всё, что вам понадобиться для работы. Кстати, Тимофей Васильевич, а сколько её будет этой работы?
– Точно не скажу. Давайте ориентироваться, что за время этой поездки Ивану Семёновичу придётся нарисовать около двухсот портретов. При этом часто придётся работать буквально на коленке в стеснённых условиях. Поэтому сами решайте, что надо.
Через пару часов мы тряслись в поезде до Гатчины. В Приоратском дворце Куликов, подписав все необходимые бумаги, был введён генералом Ширинкиным в курс того, в каком расследовании он будет участвовать. Мне даже стало как-то жаль художника, он даже не представлял себе, как изменилась его жизнь. Кстати, рисунок Дарьи забрал себе. Не знаю, придётся ли объяснять Марии кто это, но он всегда будет со мной.