Отступник

Смеркалось как-то на удивление быстро. Лес погрузился в темноту, и прямо перед глазами Кшана повисла неодолимая пелена, которая совершенно не давала ничего разглядеть. Веки тяжело и с болью поднимались, и тут же глаза снова беспомощно закрывались. Бок жгло, словно в тело втыкали толстый раскаленный прут, и кровь, все ещё сочащаяся из раны, липкими теплыми струйками стекала по правому бедру.

Кшан считал, что ему конец. И он искренне не понимал, почему ещё жив. Ему казалось, что он уже давно должен был умереть. Ещё минута, ну от силы две, и он беспомощно уткнется

лицом в муравейник или в мшистую кочку, и больше не встанет никогда. Так и случалось: Кшан поминутно падал. Уверенный, что каждое очередное падение – это конец, он все же пытался снова встать и не уставал удивляться, что это получалось, хотя раз от разу было все труднее и труднее.

Кшан знал, что о нем помнят, его возвращения ждут, и он снова вставал и шел. Падал, вставал и шел… Выбора не оставалось.

Кшан едва ориентировался, ему все время казалось, что он не узнает своего леса, и только в редкие моменты, когда ему удавалось осилить боль и слабость, он видел, что не сбился с дороги. Вот здесь, за соснами, начинается тропинка… А потом опушка леса… Дикий луг с высокой густой травой…

Он падал, подползал к деревьям и снова поднимался, цепляясь за стволы.

Все мускулы его от неутихающей боли были постоянно напряжены. Руки ныли, и мышцы пальцев непроизвольно выталкивали ногти наружу, и Кшан обдирал древесную кору длинными узкими лентами… Он бормотал слова молитв и просил прощения, поглаживал покалеченные стволы, утешая деревья, и прижимался к ним лицом, пытаясь сам обрести немного сил.

Слышали ли его деревья? Он был уверен, что да. Они слышали и прощали.

Они делились своей силой, и Кшан, поднявшись на ноги, стремился, как можно скорее, сделать ещё несколько шагов… Всего лишь несколько неровных неуверенных шагов… Три, два… Да хотя бы один шаг успеть сделать, пока боль снова не швырнет его на землю.

Выйдя на опушку леса к неглубокому овражку, за которым уже заметна была протоптанная через дикий луг тропа в деревню, Кшан не поверил своим глазам. Неужели больше половины пути он уже осилил? Но тут же его замутило от слабости, и он рухнул в высокую траву.

Упав на самом краю тропы, он полежал немного и с трудом приподнялся на руках. Отсюда, с поляны, которой заканчивался лес, хорошо был виден правый, крутой берег Нерша, обрывающийся к воде невысокими взгорками. Тоненькая полоска песчаного пляжа и неглубокие сухие лощины, что спускались к воде там, где лес вплотную подступал к реке…

Крайнего дома деревни ещё не было видно отсюда, но Кшан знал, что он уже рядом. Осталось совсем немного. Перевернувшись на спину, Кшан принялся восстанавливать дыхание, готовясь через несколько минут снова подниматься и идти. Так темно в глазах и так больно.

Кшан покосился на свой растерзанный бок и ужаснулся. Он искренне был убежден, что дела его совершенно безнадежны. И крови столько потерял, и боль такая нестерпимая… И беглого взгляда достаточно, чтобы каждому стало ясно: внутренности разворочены. А это значит, что если ему тотчас же никто из сородичей не поможет, конец будет неотвратим.

Кшан обычно никогда не ходил за овраг один. С ним всегда был кто-нибудь из друзей. Так было легче и безопаснее. И сегодняшним вечером Кшан никак не смог отвязаться от прилипшего к нему братишки. Кшан всегда с сильной неохотой брал его с собой, хотя и никогда не показывал этого. Конечно, Цьев уже не ребёнок, но Кшан до сих пор трясся над ним и берег его от опасностей, как только мог. Времена, когда братишку можно было слегка вздуть за непослушание и посадить

под засов в землянке, прошли. С семнадцатилетним подростком так просто не справишься.

А беда все же пришла.

Никогда не знаешь в точности, что у людей на уме.

А на уме у них сегодня было дурное. Засада ждала Кшана и Цьева почти у самого оврага, у той лощины, что вела из чащи. Люди были на этот раз без собак и без оружия, но с множеством кольев. Кшан сразу же отдал брату короткий приказ. Они разделились и бросились наутек в разные стороны: Цьев налево к Нершу, а Кшан выскочил прямо на засаду, понадеявшись на свое умение быстро бегать по лесу.

Преследователи не сразу поняли, что произошло и, прежде чем тоже разделиться, сначала кинулись за выбежавшим прямо на них Кшаном.

Кол был длинный, острый, свежевыструганный. Кшану казалось, что он все ещё внутри.

Почему его не стали добивать? Решили, что и так не жилец, и бросились разыскивать второго беглеца. Вот удивились они, наверное, вернувшись, чтобы забрать свою жертву, и никого не обнаружив на залитой кровью поляне.

Будь рядом братишка, он помог бы. Сам Кшан никак не мог дотянуться языком до своей раны. Он пробовал мочить слюной ладонь и прикладывать ее к ране, но это помогало лишь первую пару минут: после от потери крови и растущей слабости ему становилось все хуже и хуже, во рту пересохло, и он уже не смог бы даже сплюнуть.

Мысль о том, что вся орда убийц бросилась в погоню за братом, неожиданно испугала Кшана. Ох, как принялся он укорять себя, призывая на свою разгорячённую голову проклятие Нерша! А что, если люди все-таки догнали и убили Цьева? Хотя в то, что какой-либо человек мог бы догнать Цьева в лесу, верилось с трудом. Другое дело, если Цьев с его непредсказуемым характером почуял неладное и, вернувшись назад, попал в руки людей сам.

Кшан закрыл лицо ладонями и зашептал молитвы. Он просил духов стихий и великую реку защитить Цьева. Духи уже не могли спасти самого Кшана. Даже, если бы захотели. И Нерш уже сделал для него все, что мог.

Теперь молись не молись, а шанс оставался только один – пробираться в человеческую деревню, в тот единственный дом, где ни Кшану, ни другому из его сородичей никогда не откажут в помощи.

Опираясь на руки, он медленно сел.

Стало уже совсем темно. Порывы ветра до сих пор время от времени принимались трепать высокую траву на лугу.

Кшан провёл рукой по волосам. Спутанные, мокрые от пота, перепачканные… И руки не поднимаются, как следует, чтобы заплести их хотя бы в самую простую корону. Кшан попробовал выплести на виске мягкий жгутик в два сложения, но невыносимо зажглась в боку боль, и руки бессильно упали. Нет! Ничего не выйдет!

Он лежал, глядя в ночное небо немигающими глазами. Ему захотелось остаться здесь, в густой, ещё свежей, сочной траве, и успокоить, задурманить себя, чтобы не чувствовать приближения смерти. Уж так хорошо было здесь, на опушке леса… Даже острая боль, казалось, меньше беспокоила его, как только он поднимал глаза к небу.

Он снова встал на колени и прижал ладонь к ране. Но кровь стекала вниз лениво, и ему не удалось ничего набрать в пригоршню… Он только вымазал ладонь в липкой теплой буро-красной жидкости. Вздохнув, Кшан тщательно облизал ладонь и сглотнул кровавую слюну. Но этого было мало, безнадежно мало, чтобы придать себе сил… Может быть, прокусить себе руку и пососать немного? Нет, это бессмысленно: простой перекачкой остатков собственной крови из своих вен в свой же желудок никак себе не поможешь.